Все это продолжалось до тех пор, пока Кара не крикнула:
— Я свободна, Зули!
— Как любопытно, — проворковала Зули Клеггу с безупречным английским произношением. — Вы очень, очень интересный человек. Даже слишком!
Еще через минуту Кара выбежала из раздевалки в своей обычной одежде, держа в руках манто Зули и пакет с покупками, который принес ее провожатый.
— Скорее пошли отсюда! — позвала Кара.
Я заметил, что Клегг сделал подозрительное движение, словно поддавшись искушению дотронуться до Кары на прощание. Во избежание очередного инцидента я тут же встал между ними, загородив мою подопечную. Но Кара, сняв халат с Зули и накинув манто ей на плечи, провозгласила:
— Зули, я хочу подарить на память мистеру Клеггу мой халат. Он так хорошо смотрелся в нем! Ему будет приятно, потому что эта воздушная ткань прикасалась к моему телу столько дней…
Кара метнула насмешливый взгляд в сторону Клегга и, скромно потупившись, отдала манто Зули, а затем протянула халат своему преследователю.
— О, спасибо, Кара, — пробормотал Клегг. — Мне кажется, у нас было очень успешное сотрудничество, надеюсь, нам еще удастся поработать вместе.
— Прошу вас, не продолжайте… — Кара послала ему воздушный поцелуй, вручив одной из молоденьких сотрудниц студии большой пакет с покупками Зули, чтобы та отнесла его в машину.
— Спасибо за все, Чарли, я позвоню тебе попозже. — Кара переглянулась с Зули, застегивающей манто на своей прекрасной груди.
Моя работа тоже была окончена. Но я все еще чувствовал себя немного перевозбужденным. Поблагодарил Клегга за гостеприимство и за «понимание» необходимости пожертвовать его страстью к соскам во имя обоюдовыгодного соблюдения условий контракта. Мы даже пожали друг другу руки, не совсем по-дружески, но без особой враждебности. Попрощавшись с Ги Д'Абором, я предложил ему как-нибудь посмотреть баскетбольный матч с участием моей команды не по телевизору, а вживую.
Все было бы замечательно, если бы напоследок не раздался леденящий кровь вопль ужаса:
— Боже! Боже! Что это?!
Я повернулся к Клеггу и увидел, что его правая рука вся испачкана кровью, а сам он стоит и трясется, покраснев как вареный рак.
— Господи! — вопил он. — Господи! Что это такое?!
Что это такое, мне несложно было догадаться — кое-кто положил в карман халата пропитанный кровью гигиенический тампон.
Вечерний Париж
Мне предстояло провести еще один день в этом фантастически прекрасном, нереальном мире в самом центре Европы. Но, к сожалению, Париж, как никакой другой город на белом свете, способен повергнуть вас в депрессию из-за сознания вашего абсолютного одиночества. Смотреть на целующиеся парочки, которые бродят по бульварам и набережной Сены, довольно грустно, когда с тобой рядом нет подруги, скрашивающей праздное времяпрепровождение. Пока я брел по аллее Тюильри, мне казалось, что я то и дело натыкаюсь на счастливых любовников, невольно тревожа их своим появлением. И от этого досада у меня только усиливалась.
Лежа на кровати, которая, как всегда, была слишком короткой для моего роста, в тесной сумрачной комнатке отела «Костез», я смотрел рэгби, пытаясь предугадать исход матча, когда раздался телефонный звонок.
— Чарли, это Кара. Ты не спишь?
— Нет.
— А как наш мистер Клегг?
— У него чуть не случился инфаркт, но, к счастью, он выжил.
Она засмеялась:
— Примерно этого я и ожидала.
— Тебе повезло, что с ним ничего не произошло, иначе нас могли бы привлечь к суду за такую выходку.
— Не понимаю, о чем ты. Я абсолютно не виновата. Ты, может быть, путаешь меня с Зули?
Я вспомнил, что Зули ходила в халате около часа.
— Ну что ж, возможно.
— А ты был просто потрясающ, — добавила Кара. — Я тобой горжусь.
Я довольно хмыкнул.
— Так вот, Чарли, как насчет вечеринки?
Она объяснила, что речь идет о приеме, который устраивал дизайнер Жан Ив Миллинер. Туда были приглашены Зули и Сьюзан, все так называемые богини древа «Мейджор моделз». Я выразил опасение, что Клегг тоже может там появиться, но все равно готов был пойти куда угодно, лишь бы не пялиться больше в одиночестве в экран телевизора в пустом номере отеля.
Особняк, в котором ожидал гостей Миллинер, был построен как раз в те времена, когда Людовик XIV стремился любыми способами затмить в роскоши всех своих соперников и доказать, что никто не имеет права тратить больше, чем позволял себе тратить он сам. Рассматривая безумные фрески в стиле рококо, я постепенно начинал понимать, отчего большей части владельцев таких особняков спустя полстолетия после смерти Короля-Солнце пришлось закончить свою жизнь на гильотине. Вспомнились мне и почти вошедшие в поговорку и лишенные всякой иронии слова невинной в своем царственном невежестве Марии Антуанетты: «У них нет хлеба, так пусть едят пирожные». Должно быть, на столе благородных господ хлеба тоже не было, зато всегда в избытке имелись торты и пирожные.