Каул нахмурился.
— И что с ним стало?
Хизер смотрела на него.
— Его осудили. Потом приговор отменили, но из-за процессуальных нарушений.
— Там были подкрепляющие доказательства, или приговор был основан на одних только показаниях дочери?
Хизер слегка приподняла плечи.
— Это как посмотреть. Эйлин знала подробности преступления, неизвестные широкой публике. Это посчитали свидетельством вины её отца. Однако в ходе расследования выяснилось, что бо́льшая часть этих характерных подробностей публиковалась в прессе двадцать лет назад. Конечно, Эйлин не читала газеты, когда её было восемь лет, но позднее могла просмотреть их в библиотеке. — Хизер прикусила нижнюю губу, вспоминая. — Но знаешь, теперь, когда я об этом задумалась, некоторые детали, которые она сообщила, и правда были в газетах, но они там излагались неправильно.
Кайл окончательно запутался.
— Что?
— Она вспомнила — или утверждала, что вспомнила — вещи, которые, как оказалось, не были правдой. К примеру, у убитой девочки на пальцах было два колечка — серебряное и золотое. Только золотое было с камешком, однако одна из газет написала, что камешек был в серебряном кольце — и именно это Эвелин сообщила полиции. — Хизер вскинула руку. — Конечно, это мелкая деталь, и, вспоминая то, что случилась так давно, обязательно что-нибудь перепутаешь.
— Но ты сказала не просто «подавленные воспоминания». Ты сказала «ложная память».
— Ну, это либо то, либо другое, и в этом-то и проблема. На самом деле вопрос о том, могут ли воспоминания о чём-то травмирующем быть подавлены, является яблоком раздора в психологии уже десятки лет. Подавление само по себе — очень старая концепция. Это, в конце концов, основа психоанализа: ты вытаскиваешь подавляемые мысли на свет, и твои неврозы пропадают. Но миллионы людей, имевших травмирующие переживания, говорят, что проблема в обратном: они не могут забыть о том, что произошло. Они говорят что-то вроде «Дня не проходит, чтобы я не вспомнил, как взорвалась моя машина» или «Мне постоянно снятся кошмарные сны о Колумбии». — Хизер опустила глаза. — И я, разумеется, не забыла — и никогда не забуду — как Мэри лежала мёртвая в ванной.
Кайл медленно кивнул.
— Я тоже, — тихо сказал он.
Хизер понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться.
— Но все эти вещи — войны, взорванные машины, даже смерть детей — они случаются сравнительно часто. Нельзя сказать, что они немыслимы; нет такого родителя, который бы не волновался из-за чего-то, что может случиться с его детьми. Но что, если случается нечто настолько неожиданное, настолько выходящее из ряда вон, настолько шокирующее, что разум попросту не знает, что с этим делать? Нечто вроде девочки, которая увидела, как её папа насилует и убивает её лучшую подругу. Как разум отреагирует на такое? Возможно, он и вправду отгородится стеной; есть несколько психиатров и целая куча предполагаемых жертв инцеста, которые в это верят. Но…
Кайл вскинул брови.
— Но что?
— Но очень многие психологи считают, что такого попросту не может быть — что не существует механизма подавления, и поэтому если травмирующие воспоминания внезапно появляются через многие годы после предполагаемого события, то они могут быть только ложными. В психологии мы ведём об этом споры уже более четверти столетия, и до сих пор не нашли убедительного ответа.
Кайл сделал глубокий вдох, медленно выдохнул.
— Так и что же из этого следует? Люди либо могут изолировать воспоминания о травмирующих событиях, которые действительно случились — или мы можем иметь яркие воспоминания о том, чего никогда не было?
Хизер кивнула.
— Знаю, знаю; ни та, ни другая идея не слишком привлекательна. Независимо от того, какую из них ты примешь — и, разумеется, есть вероятность, что в разное время верны они обе — это значит, что наше ощущение того, кто мы есть и откуда мы пришли, гораздо более подвержено ошибкам, чем мы думаем.
— Ну, я совершенно точно знаю, что Беккины воспоминания — выдумка. Чего я не могу понять — это откуда они взялись.
— Самая распространённая теория — что их туда подсадили.
— Подсадили? — Он произнёс это так, будто никогда раньше не слышал этого слова.