И всё было именно так, как она надеялась. Джош оказался чувственным, нежным и заботливым, и после секса он мог говорить с ней часами — о человечестве, об экологии, о китах, о дождевых лесах и о будущем.
Они встречались бо́льшую часть учебного года. Никаких обязательств — Джош, похоже, их не хотел, да и Хизер, положа руку на сердце, тоже. Ей хотелось расширить свой опыт, а не пустить корни.
В феврале Джошу нужно было уехать. Канадский Национальный Исследовательский Совет содержал сорокашестиметровый радиотелескоп на озере Траверс в Алгонкин-Парке — огромной территории первозданных лесов и докембрийских скал в северном Онтарио. Джош должен был провести там неделю, помогая обслуживать оборудование.
И он уехал. Однако второй астроном, который был там с ним, заболел: аппендицит. Воздушная «скорая» забрала его из обсерватории и отвезла в больницу в Хантсвилле.
Джош остался, но потом началась пурга, из-за которой никто не мог добраться до обсерватории. Неделю он оставался один на один с засыпанным снегом гигантским телескопом.
Это не было проблемой — у него была еда и вода на двух человек на весь срок их запланированного пребывания. Однако когда дороги, наконец, расчистили, и люди из Торонто добрались до обсерватории, они нашли Джоша мёртвым.
Он покончил с собой.
Официально Хизер никак не была связана с Джошем, и полиция не сообщила ей о случившемся. Она узнала обо всём из статьи в «Торонто Стар».
Там говорилось, что он убил себя из-за ссоры со своим возлюбленным.
Хизер знала, что у Джоша есть сосед, с которым они снимают квартиру. Она несколько раз видела Барри — студента факультета философии с коротко остриженной бородой.
Но она представления не имела, насколько Джош и Барри были близки, и какой — ну, если не пешкой, то определённо осложняющим фактором в их небезоблачных отношениях она была.
Нет, она нечасто об этом думала.
Но, несомненно, это оставило след. Возможно, когда у её собственной дочери оказались скрытые демоны и скрываемые проблемы, когда её собственная дочь покончила с собой, для неё это стало меньшим сюрпризом, чем для большинства матерей.
А если это не было огромным, немыслимым шоком, то она и не могла подавить воспоминания о смерти Мэри… как бы сильно ей этого ни хотелось.
За много километров от неё Кайл лежал в постели в своей однокомнатной квартире и тоже пытался заснуть.
Ложная память.
Или подавленные воспоминания.
Было ли в его жизни что-то настолько травмирующее, настолько болезненное, что если он мог, то предпочёл бы выбросить это из памяти?
Конечно, было.
Обвинения Бекки.
Самоубийство Мэри.
Две худшие вещи, что случились с ним.
Да, если бы подавление было возможно, он подавил бы эти два воспоминания.
Если только… если только, как сказала Хизер, даже это не было достаточно немыслимо, чтобы включить механизм подавления.
Он рылся в памяти, пытаясь вспомнить примеры других вещей, которые он мог бы захотеть подавить. Он понимал, насколько невозможная это задача: пытаться вспомнить то, что он, возможно, запретил себе вспоминать.
Но потом его осенило — было такое в его детстве. Нечто, о чём он никогда не задумывался. То, что стоило ему его веры в Бога.
Кайл воспитывался в среде Объединённой церкви Канады, нетребовательной протестантской деноминации. Но с годами он отдалился от неё и теперь появлялся в стенах церкви только на свадьбах и похоронах. Да, в моменты спокойных раздумий он признавал возможность существования некоего Творца, но с того самого дня, когда ему было пятнадцать, он был неспособен верить в доброго Бога, о котором проповедовала церковь.
Родители Кайла в тот вечер куда-то ушли, и он решил не ложиться спать как можно дольше. При отце он не решался баловаться с дистанционкой, но сейчас принялся скакать по каналам, надеясь отыскать в вечернем телеэфире что-нибудь возбуждающее. Однако, наткнувшись на документальный фильм о живой природе, он остановился. Никогда не знаешь, когда в таком фильме попадёт в кадр полуголая африканка.
Он смотрел, как львица подкрадывается к стаду зебр, собравшемуся у водопоя. Рыжеватая шкура львицы была почти незаметна в высокой жёлтой траве. Зебр было больше сотни, но её интересовали лишь те, что стояли с краю. Ведущий говорил приглушённым тоном, как комментаторы в отцовых трансляциях гольфа, словно слова, добавленные много позже съёмки, могли как-то повлиять на разворачивающееся на экране действие. «Львица выслеживает отставших, — говорил ведущий. — Её цель — самая слабая особь в стаде».