— А фельдшер ничего! — облизывался ловелас Аркаша Хомченко — Можно бы приударить!
— Были уже «удары» года два назад! — отозвался всезнающий Коля Баранов, — С тех пор мамаша сторожит ее как зеницу ока!
Но Володя Шамаев в санчасть так и не попал. Однокурсников стали отпускать в увольнения с ночевкой дома. Оставшиеся иногородние курсанты получили возможность завтракать, обедать и ужинать «за себя и за того парня». Суп хлебали нехотя, без хлеба, из гарниров выбирали только картофельное пюре, а то и вовсе поглощали одни котлеты, зразы или биточки. Шамаев настолько «заелся», что на черный хлеб уже не зарился.
Неравенство проявлялось во время увольнений. В первом отделении самых рослых парней, а также во втором отделении «середнячков» в сквозные увольнения уходила половина личного состава. А вот из третьего отделения самых маленьких на завтрак, обед и ужин приходили все без исключения. Даже Володя Новоселов, живущий на Фактории, буквально «под боком», обязательно приходил кушать.
— Да что это такое?! — возмущался командир отделения Леня Мошков — Хотя бы понарошку кто-нибудь не пришел или опоздал! Цыпленыши! Все как один с ложками сидят!
— Им кушать надо много-много! — ерничали за соседними столиками, — Они же растут, скоро нас обгонят!
— Животики у них растут! Это точно! Маленькие ротики, но растут животики!
— У нас целая кастрюля молочного супа осталась! И гарнир из макарон нетронутый! Может быть, поможете?! — продолжали допекать малышей из соседних столов рослые ребята. Малыши, уткнувшись в тарелки, помалкивали. Разве они виноваты в том, что среди них не оказалось городских ребят?!
— Кушай кашу, Поликаша! — эту доморощенную остроту в адрес самого маленького Поликарпа Земцовского выпустил Теплухин.
Посмеивались недолго. Уже через год на втором курсе «цыпленыши» обогнали в росте «середнячков». Но это уже ничего не могло изменить. С легкой руки бывшего воспитателя-временщика «Рыбьего глаза» состав и нумерация отделений в группе осталась прежней до самого окончания учебы.
Последняя ступень познаний первокурсников судомеханического отделения — это практика в механических мастерских. Каждое утро после завтрака мы идем по деревянному настилу Ленинградского проспекта от Фактории до мастерских. Всего одна трамвайная остановка в сторону города, даже того меньше. На нас рабочая форма из грубой и крепкой ткани, грубые рабочие ботинки, на голове «чепчик» — так мы называем головной убор, внешне похожий на берет. Делается «чепчик» очень просто: у старой бескозырки загибается внутрь околыш и получается берет или чепчик. Голубые матросские воротнички разрешается снимать: в мастерских они быстро пачкаются и изнашиваются.
Мастерские — длинный черный барак на высоком фундаменте, совсем близко, в полусотне метров от реки. Там располагаются слесарный, токарный и кузнечный цеха. В каждом цехе опытный мастер по своей специальности. Они будут учить нас слесарному, токарному и кузнечному делу. Нас разбивают на подгруппы по 10 человек и разводят по цехам. В каждом цехе курсантам придется учиться ремеслу месяц, потом цеха меняются и так по очереди.
Мастер слесарного цеха — шестидесятилетний мужчина в старом морском кителе, мичманке с «крабом», почерневшем от времени, терпеливо объясняет нам названия слесарных инструментов, их назначение, умению пользоваться. Мы узнаем, что молоток — это «ручник», напильник — это «пила» и другие полезные вещи. Главное для мастера — техника безопасности: уберечь молодежь от травм или (Упаси, боже!) от увечий. Ведь подростки, по выражению мастера, это такие сверчки — вечно лезут туда, куда им вовсе не надо.
С утра слесарный цех заполняется грохотом. Первое задание: научиться пользоваться ручником и зубилом. Это не всем по зубам. Володя Турков, за неуемную страсть к моде прозванный «Жоржиком», тяпнул ручником по руке и взвыл от боли — удар оказался чувствительным.
В перерыв в цех прибежал Леня Мошков, взъерошенный и взволнованный:
— Ребята! С промысла первый тральщик возвращается! Пойдем на берег смотреть!