— По сигарете дали. И мы им по сигарете подарили! Они почему-то любят наши сигареты, говорят крепкие!
И вот мы попадаем на обучение в кузнечный цех к мастеру Минибаеву. Это мрачноватый, сердитого вида мужчина лет пятидесяти, с глубокими шрамами на лице, на щеках, как будто в молодости его исполосовали опасной бритвой. У мастера была своя излюбленная тема. Всем, вновь поступившим к нему на обучение, он рассказывал одну и ту же историю. Когда-то практикант, балуясь, со всей силой ударил кувалдой по пустой наковальне. Кувалда, отскочив от наковальни, ударила курсанта по лбу, да так сильно, что парень упал и потерял сознание, в чувство шалуна привели только с помощью нашатыря. С тех пор практикант ни разу не брал в руки тяжелого молота.
Мы любили иногда подшутить над кузнечным мастером, а шутка была всегда одна и та же, испытанная несколькими поколениями учеников: когда Минибаев выходил из цеха, озорники запасались железными опилками, которых было предостаточно около наждачного станка. Когда мастер возвращался и подходил к двери цеха, бросали в раскаленный горн горсть металлических опилок. Из горна поднимался столб ослепительно белых искр — так бывает, когда начинает гореть оставленная без присмотра металлическая заготовка. С сумасшедшими глазами мастер хватал клещи и искал ими «горящую» деталь. Через мгновение сообразив, что это всего лишь розыгрыш, плевался и ругался на своем языке, но виновных не искал. Наверное, виновным считал себя, что каждый раз попадается на один и тот же дурацкий розыгрыш.
Вечером, закончив практику в кузнечном цехе и поужинав, мы возвращаемся строем той же дорогой к себе в общежитие по мостовой узкой улочки Почтового тракта. Слева расположены маленькие домики с огородами. Симпатичная девочка лет пятнадцати почти наша ровесница — складывает дрова в поленницу, а, иногда, загоняет гусей в огород.
— Моя будущая невеста! — привычно застолбил свое мужское «Эго» Аркаша Хомченко.
«Будущая невеста» стрельнула взглядом по всему строю своих сверстников и, оценив внешность каждого, скрылась за калиткой. Все-таки она, наверное, специально приурочивала свои хозяйственные работы к этому времени, чтобы поближе и как следует разглядеть парней.
— Это Люда Брагина! Хорошая девушка, уже студентка Рыбопромышленного техникума! — Володя Новоселов, как житель Фактории, знал своих сверстников наперечет.
— Она мне тоже понравилась! — вдруг подает голос Виктор Семков, всегда стеснительный и робкий при одном лишь виде девушек.
— Думаю, что она тебя не заметила! — язвит его друг Володя Бубновский.
— Разговорчики в строю! — обрывает возникшую дискуссию старшина группы, — Вот придем в казарму, болтайте и спорьте сколько угодно!
Все замолкают до спального барака, который мы именуем «казармой», остается несколько десятков метров по бревенчатой мостовой Юроса.
Жара в середине лета и тот год была невыносимой. Комендант общежития носился как угорелый, повсюду слышен его визгливый скрипучий голос:
— Не сюда! Не сюда! Несите тумбочки в первый кубрик!
Кубрик — название чисто морское, флотское — это помещение, где проживает рядовой состав, матросы. В общежитии это большая комната с пятнадцатью двухэтажными металлическими кроватями, узкими проходами между ними и тумбочками для личных вещей и предметов гигиены. Обязательны табуретки, на которые курсанты складывают одежду перед сном. Посреди комнаты — длинный стол со скамьями. Здесь можно играть в настольные игры, писать письма, пришивать подворотнички и пуговицы, делать мелкий ремонт одежды. В общем, солдатский казарменный быт.
Комендант опять скрипит и визжит около двери:
— А тебе, друг мой ситный, наряд вне очереди за курение в неположенном месте!
Комендант также визгливо смеется, как и говорит:
— Пойдем, пойдем, друг мой, я тебя сразу же и отоварю!
Во дворе стоит лошадка, запряженная в повозку с большой ассенизаторской бочкой. Комендант сует в руки наказанному жестяной черпак на длинном-длинном шесте:
— Чего стоишь? Открывай выгребную яму, черпай дерьмо и заполняй бочку! Будет бочка полной — не уходи — ассенизатор сделает несколько заездов! Тут бочки три-четыре будет! А то и больше!
— Так у меня же всего один наряд вне очереди! А бочки четыре надо заполнить! — пытается взывать к справедливости наказанный.
— Будешь много болтать, еще три наряда получишь! — восторженно визжит комендант. Он почему-то впадает в детский восторг, когда наказывает виновного.
После такого наказания и такой работы курсант долго плескается в воде, трет тело мочалкой с мылом, несколько раз моет голову. Но все равно, когда возвращается в казарму мухи роем летят за ним. Даже девушки на танцплощадках морщат носики и обходят его стороной. А он клянет все на свете: и себя, и коменданта, и мух, и выгребную яму, и золотаря с его бочкой и совсем уж безвинной клячей.