Когда дверь в аудиторию открылась, я уже искрился от напряжения. Увидев Марьяну такую худенькую, с хрупкими плечами, которые она застенчиво сжала, с трогательным волнением в движениях, в глазах, я ощутил под ребрами легкий спазм.
Волнение между нами было настолько осязаемо, что мешало говорить.
— П-привет, цветочек, — но кто-то же должен был начать.
— Привет… — сожаление в ее взгляде было такой силы, что она не смогла удержать его на мне больше секунды.
Я не смог больше выносить ее муки, готовый принять все ее чувство вины на себя.
— Иди ко мне, — проговорил я, раскрывая объятия, после чего Марьяна рванула с места и бросилась в них. Она уткнулась носом мне в грудь и громко, прерывисто выдохнула. Я обнял ее, погладил по волосам и поцеловал в макушку. — Цветочек, маленький, ну ты чего?
Марьяна молчала, только еще сильнее прижалась ко мне и втянула носом воздух. Она меня только что понюхала? Не зная, как реагировать я лишь тихо усмехнулся.
— Прости меня, пожалуйста, — всхлипнула она.
— За что?
— Ты знаешь.
— Кажется, знаю.
Я слегка отстранился от нее, коснулся пальцами подбородка и поднял ее лицо, заставляя посмотреть на меня.
«Скажи ей. Скажи!» — кричал я сам себе, сердце вот-вот разорвется от чувств.
— Марьяна… — так, начало положено…
Дверь распахнулась, и в аудиторию зашел дедушка.
Да, блин!
Увидев нас, он сначала отпрянул назад, смущенный видом наших объятий, а потом тихо бросил что-то вроде извинения.
— Забыл портфель, — с едва сдерживаемой улыбкой, дедуля-обломщик следил за тем, как мы отступили друг от друга, с неохотой разомкнув объятия, и расселись за столы: я за преподавательский, Марьяна за тот, что напротив.
— Я сегодня у Левицких задержусь. Доеду сам, можешь взять машину.
Дед оставил на столе ключи от Соляриса и незаметно похлопал меня по плечу. Я покачал головой, готовый выдать ему «золотую малину» за паршивую игру. У него даже нет знакомых с такой фамилией. Но за подгон тачки, конечно, поблагодарил и выдавил что-то наподобие улыбки.
Профессор оставил нас одних, поспешно вышел, закрыв за собой дверь. В аудитории повисла тишина. Марьяна принялась шумно доставать тетрадь, учебники и ручку с карандашом. Я наблюдал за ней, понимая, что идеальный момент для признания упущен. Черт!
Смирившись с судьбой, я встряхнул головой и приготовил свои записи.
— У нас очень много работы, цветочек, — я вытащил распечатку всех ее оценок, которые мы еще могли исправить. — Намечается война против Быковой.
— О… — она испуганно вытаращилась на меня. — Я сильно напортачила?
— Боюсь, что да.
Увидев назревающую панику в ее глазах, я поспешил ее успокоить:
— Я тебе помогу.
— А это возможно? Мне вообще можно помочь?
— Да.
— Я столько пропустила, даже не знаю, что делать, — она начала теребить рукава кожаной куртки. — Я не хочу, чтобы меня отчислили, правда.
— Ты мне веришь?
— Да.
— Тогда все будет хорошо.
Она долго смотрела на меня. Я не мог понять, о чем она в этот момент думала, но на всякий случай улыбнулся, вкладывая в эту улыбку все тепло и нежность, на которые способен.
Мы подготовили ее к двум пересдачам, потратив несколько часов на изучение материала. Когда моя трудолюбивая и очень смышленая ученица начала потирать виски, я понял, что пора остановиться. На часах уже почти восемь вечера. Ох, Егор прав, я и правда изверг, а не репетитор!
— На сегодня, думаю, хватит, — со вздохом сказал я, потянувшись.
Марьяна смотрела, как я разминал шею, не отрывая глаз, и закусила нижнюю губу. Этот взгляд я уже знал наизусть.
— Как на счет факультатива? — я поднялся, обошел стол и встал, подпирая его бедром и скрестив руки на груди.
Она оглядела меня с ног до головы.
— У тебя что, все костюмы в химчистке или что-то типа того?
Я не ожидал такого вопроса и оглядел себя:
— А что не так?
— Все т-так. Просто… ты как будто не ты без пиджака и рубашки.
— Хм. Тогда и я скажу: ты сегодня тоже не ты.
Она встала, обошла свой стол и отзеркалила мою позу.
— Почему это? — она робко заправила волосы за уши, начиная нервничать.
— Ты меня стесняешься, цветочек. Это… необычно.
— Я тебя не стесняюсь.
— Докажи.
— Как?
— Сама решай.
Я намеренно смотрел на нее с вызовом, «взглядом на раздевание», ждал, когда же она станет прежней Марьяной. Что с ней случилось за ночь? Не иначе гребанный Власов испортил ее своим поцелуем!