Я рассеянно оглядела галерею, сквозь окна которой сочился утренний свет. Они искали меня всю ночь?
— Что… почему вы такие…? — слова застряли в горле. Тетя Таня шмыгала носом, а дядя Паша строго сверлил меня взглядом. Девочки бросились меня обнимать. — Я же написала, что поехала в галерею.
— Мне, — отозвалась Романова со снисходительной усмешкой и кивнула на Даниловых и Ника, — но не им!
— О, — вот я идиотка! — П-простите меня.
Я даже не представляла, как исправить свой косяк. Буду месяц весь дом драять, оладьи печь и… не знаю, девочек делать фляк научу, что угодно!
Никита продолжал стоять в дверях, устало потирая лицо… его лицо!
Я отступила от Даниловых, забралась на стол, чем удивила всех присутствующих. Я понимала, что вела себя, как обезумевшая, но очень хотела посмотреть сверху на результат проделанной работы. С моего ракурса было лучше видно. Девчонки тоже забрались на столы, радуясь, что это не возбраняется. Романова подошла к скрепленным между собой листам и тихо ахнула.
Я тоже не смогла сдержать эмоций, смешанного восторга и удовлетворения. Получилось офигенно!
Из спиралей последовательности Фибоначчи я написала портрет. Очень достоверный портрет Фиба. Его выразительные глаза, прямой нос, моя любимая «арка Купидона», губы в слабой улыбке. Именно так он всегда смотрел на меня. Не Фиб. А мой Никита.
— Марьяна, это же… — начала тетя Таня, но не договорив, закрыла рот рукой.
— Шедевр, — закончила за нее Романова, складывая руки, будто в молитве. — Василевская, это шедевр!
Я обернулась на Иванова. Он оттолкнулся от наличника, служившего ему чем-то вроде опоры, и не спеша подошел к портрету. Ему явно стало любопытно, отчего все так странно на него пялятся, увидев, что я нарисовала.
Он забрался на стол, на котором я стояла, и вдруг замер.
Я со сжатым сердцем наблюдала за его реакцией, за распахнутыми глазами, за губами, которые раскрылись от удивления, или скорее шока, за напряженными жилками, выступившими на шее…
Несколько секунд, тянущимися для меня целую вечность, он смотрел на точную копию своего лица, изображенного на огромном холсте, и ничего не говорил. А когда вышел из рассеянного ступора, повернул голову и с неописуемыми эмоциями посмотрел на меня.
— Боже, я сейчас расплачусь! — всхлипнула тетя Таня, а дядя Паша обнял ее за плечи и потихоньку вывел из зала галереи, забрав за собой дочек и даже Аглаю Алексеевну.
Взгляд Ника постепенно прояснялся, наполняясь теплом и безграничной нежностью. Я ответила ему робкой улыбкой, полной покаяния. Один из лучших моментов в моей жизни. Это даже круче, чем поцелуй. Но это не точно.
Я вдруг кое-что вспомнила и, став хмурой, ткнула указательным пальцем в грудь Ника, разоблачительно выпалив:
— Ты — фэбээровец!
Глава 19. Никита
Я потряс головой, чтобы вернуть способность мыслить. Марьяна смотрела внимательно на меня, словно бросая вызов. Я его принял и протянул ей руку, ладонью вверх. Ее ладонь, испачканная углем и тушью, легла в мою.
— Пойдем со мной, — во мне забрезжила надежда, что она меня не просто вычислила, а вспомнила.
Марьяна доверчиво кивнула, и мы спустились вниз. Я еще раз оглянулся на свой портрет, не понимая, как она это сделала. Каким безмерным талантом нужно обладать, чтобы нарисовать такое за ночь? У меня в голове не укладывалось, как творческие люди могут отключаться, выпадать из реальности и забывать обо всем. А самое главное — о людях, которым ты не безразличен. Я укрепился в мысли, что ругать ее за безответственность совершенно бесполезно. Она, как чертов ребенок, даже не понимала, что натворила. Я свихнулся на хрен, переживая за нее, а она меня рисовала!
Я тихо усмехнулся, представляя сколько всего она еще выкинет и осознавая свое самоубийственное согласие все это ей прощать.
Наставница Марьяны с воодушевлением занялась портретом, обещая закрепить каждую из частей на подрамник, даже спросила разрешение вывесить портрет в выставочном зале. Честно говоря, я испытывал противоречивые чувства по поводу того, что мое лицо теперь будет висеть на стене самой помпезной художественной галереи города.
Даниловы без проблем отпустили свою подопечную вместе со мной. Мне льстило их доверие. Она при них включила звук на телефоне, я тоже обещал быть на связи. Мы сели в Солярис. Я завел мотор, но не тронулся с места. Бессонная ночь оставила меня без сил. Я потер лицо и устало вздохнул.