— Чего им нужно? — зажимая уши, кричала Джессика.
— Всего… Чтобы не было белых и палок… Чтобы был рис и опиум… — захлебывался Маунг Гаук: — Это ночь желаний… Они желают всего.
Путешественники желали только тишины. Она будет в гремящем сотней колес поезде, потому что даже тысяча колес неспособна произвести всех звуков этой ночи. Но желание их было так же трудно выполнимо, как и все желания тысячерукой толпы.
Белая арка вокзала, сияя, проплыла и скрылась позади. Автомобиль не мог вырваться из черной человеческой реки. А может быть шофер просто не мог оторваться от своей игры в оркестре.
На деревьях плясали цветные луны, а над деревьями, шипя, рассыпались многоцветные звезды. Залпом взорвались бомбы фейерверка и снова затрубили слоны. Этот трубный звук сжимал сердце и, как кровь, гудел в голове. От него густел воздух, было тяжело дышать и темнело в глазах.
Мишле не выдержал. Он всем огромным телом бросился вперед, вырвал шофера с его сиденья, и, подняв его выше головы, с размаху посадил на место.
Автомобиль сразу опомнился и вполз в пустую аллею.
К вокзалу подъехали с другой стороны. Ехали мимо черных паровозных мастерских и одноглазой водонапорной башни.
— Поезд на Мандалэй, — сказал увядший проводник: — Оттуда есть поезд на Калькутту. Я пойду за билетами.
Автомобиль дрожал как загнанная лошадь и выглядел точно в мыле. Путешественники расплатились, забрали чемоданы и вошли в ярко освещенный, но совершенно пустой зал. Маунг Гаук вручил билеты, молча вывел чужеземных дьяволов на перрон, указал на стоявший слева состав, получил свою рупию и также молча скрылся. Он был оскорблен.
85
Вагон был вроде дачного с открытыми рядами кожаных кресел, пыльный и тряский. Кроме четверых путешественников в нем был только один, точно мохом поросший зеленоватой бородой старик. Он закрылся развернутым «Тайм-сом» и извергал тучи зловонного сигарного дыма.
— Сэр, — сказал Волков, и старик поднял на него свои водянистые глаза. — Сэр, сколько езды до Мандалэй?
— Откуда? — проскрипел старик.
— Отсюда.
— Нисколько. — И окутался волной дыма.
— Когда же мы туда прибудем? — настаивал Волков.
— Когда вы туда прибудете? — переспросил голос из тучи, упирая на «вы».
— Вот именно.
— Это зависит всецело от вас самих… Слезайте на любой станции, возвращайтесь в Рангун и поезжайте в Мандалэй, когда протрезвеете, — и водянистые глаза сердито взглянули из кольца дыма на качающегося Волкова.
— Но ведь этот поезд…
— Идет на Патного, а совсем не на Мандалэй. — Голос старика был едким как сигарный дым и Волков закашлялся.
Он с трудом вернулся на свое место и для верности на трех языках доложил Джессике, Рубцу и Мишле о положении вещей.
— Великолепно, — вдруг захохотал Мишле: — проводник перепутал? Из этого самого Патного ехать некуда? Тем лучше!
— Лучше? — хором удивились Волков и Джессика.
Идем в другой вагон, — заявил француз. — Подальше от этого действующего вулкана, от этого пожара в помойной яме, от этого главного фабриканта вони, — и вставая, кивнул в сторону завернутого в «Таймс» и перекрытого облаком старика.
Его слова имели силу заклинаний, им повиновались, не вникая в их смысл. Он не хотел объяснить в чем дело, но, по-видимому, имел на то достаточное основание.
Из вагона в вагон шли по шатающимся, не огражденным поручнями железным листам. Шли молча и молча расселись в следующем, совершенно пустом вагоне. В окне пролетел семафор и, постепенно замедляя ход, замелькали огни станции.
— Друзья, — сказал стоявший у окна Мишле, — идите сюда и вы все поймете.
— Констебль, — крикнул он, высунувшись из окна.
Высокий, сухой, как жердь, полисмен остановился и поднял голову. В окне вагона он увидел четыре лица. Окно медленно подходило к нему, поезд трогался.
— В чем дело? — осведомился констебль и вдруг почувствовал, что с него сняли шлем. Шлем почему-то оказался на голове красноносого человека в окне. Красноносый отдал честь, поморщился, снял шлем, обнюхал его и бросил на рельсы под фонари встречного поезда.
Шлем — честь англо-индийской полиции и на нем номер. Его нужно спасти. Полисмен соскочил на путь, подхватил шлем, выскочил на другую сторону и скрылся за вагонами встречного поезда.
— Сумасшедший,- ахнула Джессика.
— Мадемуазель, это не сумасшествие, а простой расчет,- солидно ответил Мишле, медленно опускаясь на диван, — нам полезно, чтобы полиция знала, куда мы едем… Знала, что мы едем в Патного.