Почему-то Люде стало жаль его – она и сама не могла сказать, откуда взялось это внезапное и очень искреннее сочувствие. Ведь не станешь сопереживать владельцу «Бентли», который снова мечтает кататься на убитом «Москвиче»… Впрочем, от этих размышлений Люду отвлекла тонкая золотистая нить, проплывшая над головой Черникова – устало проводив ее взглядом, Люда сказала:
- Кажется, у меня галлюцинации из-за этого червя. Паутинки в воздухе вижу.
Она как-то вдруг поняла, что именно здесь и сейчас в этом можно признаться. К ее искреннему ужасу Черников молниеносным движением подхватил почти уплывшую нитку и протянул Люде.
- Что тут? – спросил он со странной надеждой, и Люда вдруг заметила, что у него нервно дергается нижнее веко.
Ей показалось, что она поскользнулась и падает – и то мгновение, когда все в душе томительно замирает, чтобы разлететься на осколки при ударе, растянулось в вечность.
- Нитка, - прошептала Люда. – Тонкая… золотистая.
Нить вдруг вспыхнула в пальцах Черникова и рассыпалась ворохом мелких искр. Черников некоторое время пристально всматривался в глаза Люды, а потом негромко проговорил:
- Это невозможно, Люд. Этого не может быть.
Кажется, он тоже испугался – во всяком случае, выражение его лица было таким, потрясенным и каким-то очень несчастным. Кружка недопитого кофе вдруг скользнула по столу и медленно поплыла к краю – Черников тотчас же схватил Люду за руки и с какой-то алчной болезненной мольбой пробормотал:
- Нет-нет-нет, не бойся, все нормально. Я все исправлю, не бойся. Все хорошо, хорошо…
Кружка замерла – до падения оставалась какая-то жалкая пара сантиметров. На какое-то мгновение Люде показалось, что она разучилась дышать: воздух сгустился в легких, застыл темными неподвижными пластами. Кажется, в комнате стало темнее, словно в окно вползла грозовая туча.
- Что происходит? – спросила Люда и удивилась тому, насколько жалко и обреченно звучит ее голос. Черников смотрел на нее неотрывно, и сочувствие в его взгляде было настолько пронзительным и искренним, что Люде захотелось заплакать.
- Ты меняешься, - с горечью промолвил он. – Господи Боже, ты меняешься…
***
Гамрян, который после вчерашнего вечера выглядел крайне изможденно и подавленно, усадил Люду в кресло и, вынув из ящика стола обычные влажные салфетки, принялся тщательно вытирать руки. Люда подумала, что все это похоже на ожидание в зубоврачебном кресле: ты уже сидишь в нем, а врач готовится к работе, выбирая нужные инструменты, и внутри все закручивается в тугую-претугую спираль от страха. Кабинет ректора, конечно, не имел ничего общего с кабинетом в стоматологии, но Люде казалось, что Гамрян старательно готовится к трудной операции.
Молодая рыжеволосая женщина в дорогом костюме, сидевшая чуть поодаль, пристально смотрела на Люду со странной смесью сочувствия и любопытства. Ее длинные пальцы с дорогим маникюром задумчиво скользили по древесному узору на поверхности стола; чашка свежесваренного кофе, которую принесла секретарша, осталась нетронутой.
- Что со мной? – негромко спросила Люда, стараясь не показывать, насколько ей страшно. Рыжая вздохнула. Пальцы выбили дробь по столешнице.
- Честно говоря, Людмила Васильевна, я такое вижу в первый раз, - откровенно произнесла она. Гамрян криво усмехнулся и промолвил:
- Да и я тоже, - пройдя по кабинету, он встал за спиной Люды и, помедлив несколько мгновений, словно собирался с силами, осторожно опустил правую ладонь ей на затылок. Прикосновение отдалось резкой болью в груди и накатившей тошнотой; прижав руку ко рту и отчаянно сражаясь с подступающей рвотой, Люда подумала, что ее карьера неудачницы стремительно набирает обороты. То подселенный червь, то эти изменения; вытошнить завтрак в кабинете ректора – это будет уже вершина этой карьеры… Убрав руку, Гамрян осведомился:
- Как самочувствие, Люд?
- Да как, вся дрожит, - ответила рыжая вместо Люды. Она притянула к себе черный кожаный клатч, небрежно брошенный на стол, и, достав пластинку каких-то таблеток, подала ее Люде. – Под язык.
«Валидол», - прочла Люда на поцарапанной серебряной фольге и послушно отправила таблетку в рот. Ментоловый холодок ласково обволок язык и нёбо.
- Ну что, Геворг? – поинтересовалась рыжая. – Кто она?
Гамрян вздохнул и снова положил руку Люде на голову, но на этот раз прикосновение не вызвало ни боли, ни тошноты – только легкое, почти неощутимое покалывание в висках.
- Она гадалка, - откликнулся Гамрян. – Вроде тебя, Лиза. Конечно, очень-очень слабая, почти незаметная.