Всю жизнь я любила физкультуру, а физкультура любила меня. И я с удовольствием ждала, когда нас начнут учить — всяко же, за пафосным названием «развитие души и тела» скрывается что-то важное? Вообще, сложно представить оперативника Департамента Магического Правопорядка, неспособного на кросс по пересеченной местности. Уникумы, умеющие силой мысли останавливать противника, как правило, в государственные академии не поступают. И очень часто оказываются на иной стороне закона — где больше золота, там и одаренные люди.
Одежду выдали только вчера — слишком большой наплыв студентов, сказал завхоз, усиленно глядя в сторону. Я сделала вид, что поверила — какое мне дело, как он на нас наживается, если форму я получила пристойного вида и хорошего качества? Для РДиТ в качестве формы полагались плотные темные леггинсы ниже колена и нечто, напоминающее скромную темно-синюю тунику. Кроссовки в этом мире заменили мягкие сандалии на плоской подошве.
Влившись в нестройные ряды одетых в спортивную форму студентов, я без проблем нашла тренировочную площадку. Белоснежный песок, стройные шеренги турников, горизонтальных и вертикальных бревен. Все это опоясывали три беговые дорожки. Там, дальше, виднелись иные снаряды, но рассмотреть их лучше не представлялось возможным. Думаю, скоро их удастся даже пощупать.
На песок вышел тренер. Из-за тех самых турников. Он был крут. Именно так я себе представляла отставных вояк. И дело было не в коротких седых волосах или шраме, уродовавшем его щеку, нет. Взгляд — выражение глаз, вот что первое производило впечатление. Расслабленная поза, ленивая усмешка в уголках губ — он казался безобидным. Свободные штаны, сандалии как у нас и рубаха. И ощущение огромной, жестко контролируемой силы.
Тренер качнулся с пятки на носок и начал зачитывать фамилии. Каждый из студентов делал шаг вперед, замирал и возвращался назад. Я даже не пыталась никого запомнить — «развитие духа и тела» был общим для всех курсов. Единственный, кого я отметила, так это «туалетный шутник» — Виор фон Тьеор.
— Фон Штернберг, — тренер никак не интонировал наши имена. Так произносят «шкаф» или «стул». Для него мы были ближе к неодушевленным предметам, чем к людям.
Сглотнув, сделала шаг вперед. Тренер демонстративно осмотрел меня, будто просканировал. На дне серых глаз таилась скука. Готова поспорить, он рассмотрел нас всех, еще пока мы неуверенно строились, ожидая его появления. Осмотрел и сделал выводы.
Трех девиц он отправил переодеваться и заплетаться. А я пылко возблагодарила свою первую учительницу по физкультуре — неопрятную, пьющую бабищу, которая, однако, требовала чистоплотности и аккуратности от своих учениц. Она-то и приучила меня носить туго заплетенную косу.
Четверых парней он отправил на турники — на личном опыте изучать, отчего нехороши крупные кольца на РДиТ. И как человек, имеющий призвание истинного преподавателя — запретил снимать украшения до конца занятий. РДиТ тренер произносил с оттяжкой, раскатывая «Р» и проглатывая остальные буквы.
— Первый курс. Добро пожаловать. Ко мне обращаться тренер Зур. Люблю вас, желторотиков, ничего не знаете, не умеете, а гонору — на сундук золота. Вот чем вы гордитесь? Штернберг!
— Носом, тренер. Прекрасная форма носа. Тренер, через полгода…
— Как сменишь фамилию, так и я сменю обращение. Здесь тебе не подружкин клуб. Кто-то ещё чем-то гордится? Испугались. Только одна девка среди вас смелая?
— Этой все нипочем, верняк, — мерзко хохотнул туалетный шутник.
— Тьеор, отвечайте за себя, — почти нежно проворковал тренер. И его изуродованное шрамом лицо заставило шутника передернуться.
Я присмотрелась к студентам: кто посмеялся искренне, а кто вымучено улыбнулся. Подпевалы добровольные и недобровольные. Вон тот, худой парнишка в заношенной форме, явно предыдущая жертва фон Тьеора. Ну, уж нет, самая противная рыба в этом аквариуме — я. А значит, и плавать вы будете по моим правилам.
Давно подмечено — стоить выстроить планы, и жизнь вносит в них коррективы. Первым заданием был бег. Даже не на время. И сразу же сюрприз. Я помню одышку — в мои четырнадцать лет в нашем городе открылся МакДак, гори он в аду синим пламенем. И спустя полгода мне пришлось сбрасывать радостно нажранные килограммы. Тогда у меня тряслись жиры, руки, ноги, темнело в глазах и клокотало в груди. Но сейчас я всех этих симптомов не ожидала.
Я перешла на размеренный шаг. Сердце заходилось, в груди кололо. Начали поднывать кости — словно я старушка в ожидании осенней грозы. Ладно. Переживу занятие и разберусь с симптомами после.
Но «после» наступило гораздо раньше. Следующее задание — отжимания. Три подхода по десять раз. На втором подходе в глазах потемнело. Последнее, что я почувствовала — соленый песок на губах.
***
Я лежала под открытым небом. Облака застыли в мертвой неподвижности. Да и солнце какое-то слишком уж лучистое. Щурюсь, силясь рассмотреть получше. Потолок раскрашен под ясное летнее небо. Красиво.
— Очнулась, красавица? — рокочущий голос исходил из низкорослого, тощенького тельца. Широко распахнув глаза, я смотрела на бородатую женщину. Причем, борода у нее была весьма странная — не грубая, как обычно у людей. Нет, это были настоящие, шелковистые волосы. Со вплетенными цветочками и бусинками.
— Д-да, — выдавила я из себя.
— Такую маленькую и хрупкую гномку испугалась? — хохотнул тренер. Он сидел с правой стороны от моей постели. За его спиной, скрестив на груди руки, стоял некромант.
— Что случилось? — неужели я позорно рухнула в обморок?
— Мордой в песок ты рухнула, — рыкнула гномка. Несоответствие голоса и тела сведет меня с ума, если я задержусь здесь. — Как можно, имея такой анамнез, так бездарно тратить драгоценное здоровье?
— Гномы все делают на совесть, — усмехнулся тренер.
— Какой анамнез? Я полностью здорова. И справку в деканат сдала, со всеми документами.
— Подтверждаю, — кивнул оборотень, — я лично визировал документы студентки фон Штернберг.
— Вы издеваетесь, что ли, — произнесла гномка. И я поняла, что к ее голосу мне придется привыкнуть, зато ни с кем не перепутаю. — Здесь латок с полсотни.
— Чего? — переспросила я, — объясните, пожалуйста, подробней.
— Кости ломала? — тяжко вздохнув, спросила гномка.
— Да, — уверенно кивнула я и тут же замерла.
Не попалась ли? Это в прошлом я вся ломаная-переломанная после аварии лежала. Без надежды на исцеление. И, глотая слезы с соплями, слушала, как меня обсуждают молоденькие практикантки. «Без надежды на полное восстановление». Все последующие сны я слышала эти страшные слова в разных вариациях.
— Руки и ноги, — удовлетворенно кивнула гномка и я расслабилась.
У меня-прошлой был раздроблен позвоночник. И ноги. Руки остались целы, но не двигались.
— И? — поторопила я целительницу.
— Во время последней войны были изобретены «латки». Ими закрывали открытые раны, сращивали кости. Но это временное. Как заклеить рваный сапог — все равно придется покупать новый. Так и здесь, все равно требуется полноценное врачебное вмешательство. Сеанс массажа, мази и притирания, зелья. Ну, скажите, какая нужда заставила вас использовать это зверство в мирное время? В вашем-то возрасте?
— Женщина, берущая на себя обязанности второй жены, должна быть всегда доступна супругу, невзирая на время и место. Исключение составляет лишь угроза жизни означенной женщины, — мрачно процитировал оборотень. — До этого места романтичные дурочки не дочитывают. Останавливаются на обязанностях мужа — содержать, баловать. Дарить подарки. Еженедельные и ежемесячные.
Повисшую тишину можно было есть ложкой — противная и тягучая, она сигаретным дымом разливалась в воздухе. Я глубоко вдохнула, собираясь ляпнуть хоть что-нибудь в свое оправдание — не хотела Лаура золота. Любви дурочка хотела. И зашлась истерическим чихом.