— Среди студентов у башни бытовало два названия, — поманив Руана, я вышла на балкон, где обнаружилась лестница, ведущая на самый верх башни. Неизвестный мне архитектор почему-то решил, что она, лестница, должна быть снаружи. И по своему обычаю так же решил, что перила на ней — лишняя и мешающая деталь.
— Одно из них — башня самоубийц, — поднявшись на самый верх, обернулась я к молодому мужчине. — Думаю, почему, и так понятно, — я подошла к каменному ограждению и, перегнувшись через зубец, взглянула вниз, — эта башня — одна из самых высоких в Университете, да и лестница весьма впечатляющая.
— А второе?
— Второе? — задумчиво повторила я и перевела взгляд на раскинувшуюся перед нами Пустошь. В отличие от крыши, отсюда открывался прекрасный вид на горы. И на молочное лунное сияние, разлившееся над пустынной степью. А еще на далекое, обрамленное небольшой рощей озеро, формой напоминающее сердце. Пожалуй, я могла понять, откуда взялось второе название: все же вид отсюда открывался завораживающий. Тонкий, легкий и захватывающий. Чарующий. — Второе — башня влюбленных. Сюда часто приходили целоваться под луной, хотя ночью все, конечно же, запиралось. Но разве кого-то это останавливало?
— Здесь собирается какая-то магия? — прозвучал тихий вопрос и по обе стороны от меня на каменный парапет легли мужские ладони.
— Не знаю, — я повернулась в этом своеобразном кольце и, машинально чуть прикусив губу, взглянула на столь близко стоящего мужчину. — Не проверяла.
— Так почему бы, — легкая улыбка скользнула по губам Руана, прежде чем он наклонился ко мне, — не проверить?
Наверное, все же здесь переплетены какие-то нити, потому как целоваться здесь оказалось весьма… увлекательно. До нехватки воздуха, до бешено бьющегося сердца, до легкой боли в слегка прикушенной губе, до невообразимо острых и нежных прикосновений.
Магия, она такая. Сводящая с ума. Пьянящая. Это все она виновата, а вовсе не находящийся рядом мужчина.
Глава 19
— Вир… Ну, Вир, мы же так опоздаем и все пропустим. Хватит смотреть в окно. Вир!
— Что? Да-да, иду, — я с некоторым усилием отвернулась от окна, из которого была хорошо видна та самая башня, на верхних этажах которой когда-то располагалась обсерватория, и задернула занавески.
— Нет, я все понимаю, — пробормотала Сельвиль, аккуратно укладывая наши вещи в сумку,
— но нельзя же так…
легко пожала плечами и виновато развела руками. Подруга была права: я сегодня почти весь день летала где-то в облаках, почти ничего не замечая вокруг, а на моих губах то и дело проскальзывала едва заметная мечтательная улыбка. Это всё, конечно, было неправильно — ведь
\endash — преподаватель, а Руан — мой студент, — но стоило мне лишь взглянуть на башню, которую мы вчера обследовали, как пальцы сами тянулись коснуться чуть припухших губ, чтобы уловить отголоски поцелуев, а мысли вновь возвращались к произошедшему вчера. И я словно наяву вновь чувствовала легкие и в то же время настойчивые прикосновения, слышала тихий, будоражащий кровь шепот, ощущала дурманящие ласки.
— Вир!
— Прости, — я резко отдернула руку от лица.
Это прям наваждение какое-то… И это ведь даже не первый мой поцелуй, да и отношения у меня до этого были, только вот ни от чьих прикосновений меня так раньше не бросало в жар, ни от чьих ласк так не горели губы и не заплетались мысли. Мне вообще раньше казалось, что все это — выдумки писателей.
— Ты все взяла? — наконец, я заставила себя собраться и сосредоточиться на сборах. Взглянула на сумку в руках подруги, на вещи, лежащие на кровати и ждущие, когда их уберут, на легкие беспорядок, что навела Сельвиль, пока пыталась найти у меня все нужное: я-то ей не слишком помогала в поисках.
— Сменная одежда, — девушка указала на сумку, — плащи, — кивок на кровать, — кое-какие травы, — мешочки, лежащие около сумки, перекочевали внутрь, — и твой рецепт. Вроде, все. Мы остановимся в Махновке — помнишь такую деревеньку около леса? — там и переоденемся.
— Помню, — я подхватила в след за подругой плащ и, накинув на плечи, застегнула фибулу.
— Там, если ехать в сторону города, есть довольно примечательная роща.
— Ты про тот источник, который почему-то считают святым и на который едва ли не молятся? — усмехнулась подруга. — Интересно, что будет, если сказать селянам, что ключ пронизывают черные нити? Это их сильно огорчит?
— Попробуй, — я подхватила сумку и окинула комнату взглядом, пытаясь понять, ничего ли мы не забыли.
— Нет уж, — Силь распахнула дверь. — Я не настолько смелая. Ну что, идем?
— И это говорит придворный маг, — тихо рассмеялась я и, захлопнув многострадальную дверь, накинула петли защиты. — Как же так?
— Знаешь, — заговорщицким шепотом произнесла Сельвиль, — нет силы страшнее разгневанных крестьян. Они как лавина. Их легко спровоцировать, но почти невозможно остановить. А последствия порой непредсказуемы. Так что я лучше выйду против полсотни обученных воинов, чем против толпы селян.
Спорить я не стала, тем более что Силь действительно было виднее, ведь, в отличие от меня, в большинстве своем "общающейся" с нежитью, девушке доводилось работать, как и с дворянами, так и с крестьянами.
До Махновки мы добрались без всяких приключений: никто не попытался наброситься из кустов на двух одиноких путниц, никто не сделал попытки навязаться в попутчики, когда мы ненадолго завернули в таверну в одной из деревень, чтобы прикупить медовухи. За нами даже никто не увязался из Университета, чего я больше всего боялась. Даже несколько раз оборачивалась и раскидывала поисковое заклятие. Однако никого из ребят по близости неизменно не оказывалось, так что я вскоре, успокоившись, бросила это дело.
В Махновке мы тоже надолго не задержались. Лишь оставили лошадей на небольшом постоялом дворе, да переоделись. Правда, переодеваться пришлось в каком-то сарае: оказалось, что все номера были заняты такими же, как мы, путниками. А все потому что, как узнали мы из подслушанного краем уха разговора, в ночь, когда ведьмы устраивали свой шабаш, источник начинал источать такую благодать, что все вокруг ключа озарялось божественным светом.
— Это шоб смыть черную ведьмину гниль, — прокаркала вещавшая старуха и поправила сухой рукой съехавший платок. — Шоб очистить нашу землю-матушку от ихнего колдовства. И водица эта самая шо ни есть целебная, божественная! Кому тарку под нее? Недорого!
Вот и съезжались сюда со всех окрестных сел, да городов паломники, чтобы посмотреть на чудо и воды божественной набрать. Что было только нам на руку: скучающий без клиентов трактирщик двух путниц запомнит легко, а вот среди полсотни человек двух девиц-паломниц — вряд ли. Да и затеряться среди толпы всегда проще.
Так что, накинув на головы платки, как истинные верующие, мы с Силь пешком направились к тому самому благодатному источнику. Но, совсем немного не дойдя, свернули в лес: ведь всяко бывает, прихватило от близкой божественной силы у паломниц живот, вот и потребовалось в кустики. А то, что мы так и не вышли к ключу — так кому какое дело. И то, что путь наш лежал к тем самым ведьмам — знать кому-то и вовсе незачем.
Ведьмин лес встретил нас непроглядной тьмой, залегшей под густым ельником. Неприветливой, настороженной, затаившейся. Ждущей одного лишь неверного шага, чтобы ветви, оплетенные паутиной, тут же попытались выколоть иголками глаза, зацепились за одежду, вырвали клок волос, исцарапали.
Все вокруг дышало враждебностью, шептало о густых непроходимых ельниках, гиблых трясинах, непролазных буреломах и голодном зверье. О смерти и забвенье. Все гнало прочь, подальше от этого темного, мрачного места.
— Как думаешь, далеко отошли? — отогнув очередную ветку, выдохнула слегка запыхавшаяся Силь. Это только на вид ковер изо мха казался мягким. Идти по нему оказалось на
удивление тяжело: он то коварно скрывал корни деревьев, то подло прятал ямы и норы, так что Сельвиль уже успела подвернуть ногу.
— Думаю, достаточно, — я брезгливо встряхнула рукой, пытаясь снять с нее паутину. — Предлагаешь, снять браслет?
— Да, — кивнула подруга. — Устала, сил больше нет лезть через эту чащу.
— Ладно, — на всякий случай еще раз раскинула поисковые нити, но не найдя рядом никого живого, осторожно сняла браслет. И тут же закрыла глаза, нащупывая тропу.
— Ох, так значительно лучше, — вздохнула Сельвиль рядом и я могла ее понять: гнет леса исчез. Больше ничего не выло, не пугало смертью, не гнало прочь, наоборот, лес раскрылся теплыми, нежными запахами, рассыпался звуками, зашелестел приветственно. И тропа тут же легла под ноги.
— Идем, — я схватила девушку за руку и потянула за собой.
— Надо было все-таки лошадей взять, — устало посетовала Силь.
Несмотря на то, что тропа сама буквально ложилась под ноги, а лес услужливо убирал ветви и корни, однако идти оказалось далеко: ведьмы постарались забраться в самую непролазную чащу, подальше от остальных людей.
— В следующий раз возьмем, — откликнулась я и остановилась, когда из густой тени, царившей под старым раскидистым дубом, нам навстречу шагнула женщина. Высокая, стройная, но не той девичьей стройностью, что бывает у юных девушек, а взрослой, зрелой. Густые, тяжелые, немного вьющиеся волосы насыщенного темно-каштанового цвета, едва прижатые кожаным плетеным ремешком, обрамляли красивое чуть бледноватое лицо и мягкой волной ниспадали на укрытые плащом плечи. Темно-серые глаза с едва заметной сеточкой морщин вокруг, хоть и казались добрыми, однако цепко подмечали все.
— Приветствую вас, сестры, — мягко произнесла она, шагнув на свет. Полы плаща на миг разошлись, явив нам простую, расшитую лишь по воротнику и рукавам рубаху и длинную юбку.
— Рада видеть тебя, Сельвиль. И тебя, Виррин. Давно ты не приходила, — укоризненно взглянула на меня ведьма.