— Потом покатаешь! — все с той же уверенностью заявил брат.
— Боюсь, что, когда Элли приедет, ты станешь совершенно неподъемным, — с легкой полуулыбкой проговорил папа, к которому моментально присоединилась мама.
— Мы будем ждать твоего возвращения!
Язык просто не повернулся сказать что-то обнадеживающее, поэтому, коротко кивнув, прошептала:
— Я вас люблю! — и поднялась по ступеням в вагон.
Поезд тронулся и стремительно начал набирать скорость до того момента, как я успела дойти до купе. Наверное, это было к лучшему, потому что еще один взгляд на семью окончательно бы лишил сил.
А сейчас я просто не могла позволить себе сдаться. Потому что обещала. Феликсу, маме, папе, Бруну. И самой себе.
Я не могла сдаться. Если существовала хотя бы малейшая надежда выжить. Не могла.
Я считала, что успела узнать о страхе все, однако ошибалась.
Я всегда знала, что будет дальше. Боялась собственной участи, приглашения в «Мизерабль», прощания с Феликсом и семьей. Я всегда знала, что сяду в поезд до Блэкфилда, но никогда не размышляла о том, что произойдет после.
Неизвестность. Вот то слово, которого действительно стоило бояться.
Когда я вошла в купе и притворила за собой дверь, состав уже выехал за черту города, и стройные ряды домов сменились сперва садами, а потом бескрайними полями, разноцветные прямоугольники которых упирались в горизонт, образуя поистине великолепную картину.
Однако сегодня эта красота не имела никакого значения. Практически бесшумное скольжение поезда заставляло непрерывно озираться по сторонам. Я ждала, что в любой момент может появиться тот, кто будет призван меня убить, но в купе по-прежнему никто не входил.
Через три часа, примерно на полпути до конечной станции, начало темнеть. Любой, знающий географию государства, не увидит в этом ничего необычного, потому что отлично знает о том, насколько день на севере короче нашего, но когда ты представляешь собой один тугой клубок нервов, даже это явление вселяет ужас.
Пейзажи за окном тоже менялись. На смену полям пришли леса, сперва лиственные, потом хвойные, что также не прибавляло уверенности, ведь вечерний полумрак стал казаться настоящей темнотой.
Спасало только одно — оконное стекло превратилось в некое подобие зеркала, и я попыталась хотя бы немного отвлечься, занявшись уже привычным делом, однако увесистый зонт-трость с изящной ручкой, который мог сойти за хоть какое-то жалкое подобие оружия, из рук так и не выпустила.
Бесспорно, глупо было полагать, что зонт сможет защитить от магии, однако, несмотря ни на что, так было спокойней.
Состав остановился на очередной станции, однако рассмотреть, что происходило на платформе, не представлялось возможным. В небольших населенных пунктах вообще особо не озадачивались вопросами уличного освещения. Любой человек, пусть даже и не принадлежавший к стихии Огня был в состоянии создать пучок искр, способных осветить дорогу. Если, конечно, этот человек не был уродом.
Погрузившись в собственные мысли, абсолютно пропустила момент, когда дверь купе открылась, и едва не задохнулась от ужаса, когда увидела позади себя другого человека.
Подавив первый панический порыв, быстро поднялась на ноги, выставила зонт перед собой и уставилась на потенциального убийцу.
Светлая кожа казалась практически белоснежной на фоне черных волос. А глаза… Ледяные темно-синие глаза, которые стали практически черными из-за затопившей их решительности. Решительности и ненависти.
Он перехватил зонт мгновенно. Еще секунда, и я уже прижата к стеклу своим же потенциальным оружием. Он все сильнее надавливает на шею, заставляя судорожно хватать воздух, но не отводит взгляд, а я сжимаюсь от ужаса.
— Неужели они додумались прислать девку?! — в его вопросе столько презрения и злости, что я уже не понимаю, где заканчивается реальность.
А потом вспоминаю Бруна. Цепляюсь за эту мысль, выныриваю из тумана, в который успела провалиться из-за нехватки воздуха, и делаю первое, что приходит на ум. Бью между ног, пользуюсь моментом ослабления хватки, поворачиваю голову и вгрызаюсь зубами в пальцы убийцы.