— Товарищи, — встал в первом ряду демобилизованный старшина Леха Белов и согнал за спину складки своей гимнастерки, выцветшей от долгой и безупречной армейской службы. — Как-то нехорошо сегодня у нас получается, недисциплинированно. Товарищ Голованов выдвинул предложение. Надо его обсудить, а не кричать, как цыгане на базаре. Все-таки дисциплину надо соблюдать. Дисциплина должна быть во всем. Дисциплина и порядок.
— Каждый только об себе печется, — тряхнул русой головой выходец из глубин Псковской области Степан Волков. — Один на концерт бежит, будто рояля никогда в жизни не видел. Другая тетку из Ростова обнять торопится, будто тетка последний день на земле живет. А ведь там, на строительстве, нас люди ждут. Многие из деревень приехали, образования пока не имеют. Им с нами поговорить хочется, узнать, как и чего в разных странах делается, живое слово от нас услышать. Так неужто мы не подсобим людям глаза шире на белый свет открыть? Неужто от богатства нашего, от профессоров наших да от лекций услышанных ничем с ними не поделимся?
— Товарищи! — качнулась, изгибая стройную талию, Сулико Габуния. — Волков правильно сказал: каждый, кто отказывается ехать сегодня на стройку, думает только о личных интересах. Но ведь мы же прежде всего комсомольцы, а уж потом любители музыки, театра, литературы и своих собственных родственников.
Аудитория дружно захохотала. Смеялись все, даже те, кого задела своей шуткой Сулико.
— Мы все будущие журналисты, — напористо продолжала Сулико, — поэтому встречи и разговоры с рабочими, строящими такое огромное и современное здание, как дворец науки на Ленинских горах, это не только наш прямой комсомольский долг, но и наша будущая профессия. Так что же нам интереснее — пить чай с тетушкой из Ростова или изучать судьбы и проникать в интересы тех людей, о которых нам в будущем придется писать на страницах газет и журналов? Разве это не интересно — знать, как живут и работают, о чем думают современные рабочие и строители?
— А кто говорит, что неинтересно? — подал голос из последнего ряда сын знаменитого кинорежиссера Эрик Дарский. — Давайте рассуждать логически. Надо прежде всего выяснить — почему Голованов выбрал именно сегодняшний день? Если есть в этом какой-то смысл, надо ехать сегодня. Если нет, можно назначить и на другой день.
— Прошу слова! — метнулась к трибуне тоненькая фигурка Оли Костенко.
Она встала около скрестившего на груди руки, серьезного и важного Тимофея Голованова, и вся пятая французская группа невольно заулыбалась. Тимофей был строг и хмур. В своем темном, наглухо застегнутом костюме он был похож почти на профессора комсомольских наук, а Оля в полудетском синем платье с белым отложным воротничком напоминала скорее школьницу-отличницу из десятого класса на выпускном экзамене, так юна, свежа и непосредственна была она, таким розовым румянцем пылали ее круглые щеки, такими искренними блестками искрились ее живые и добрые глаза.
— Ребята! — весело, звонко и радостно начала Оля, и в шестнадцатой аудитории сразу стало тихо, потому что все знали — Костенко всегда говорит интересно и дельно. Все помнили также и о том, что еще в школе в своем Ставропольском крае Ольга Костенко была одной из лучших старших пионервожатых страны и за это ее избрали тогда делегаткой на всесоюзный комсомольский съезд.
— Ребята, — повторила Оленька, и голос ее дрогнул, как будто она собиралась сказать сейчас о чем-то самом главном в своей жизни, — мне кажется, что наше собрание пошло сейчас куда-то не в ту сторону. Мы начинаем обвинять друг друга. Одни считают важным для себя одно, другие — совсем другое. Но для человека все важно — и пить чай с тетушкой из Ростова, и слушать концерт, и репетировать любимую роль, и читать свои стихи в литературной студии. И совсем не надо противопоставлять все это нашей комсомольской работе. Я повторяю, все важно в человеческой жизни — и личное и общественное. И поэтому сейчас не нужно обвинять друг друга, не нужно выяснять — кто прав, а кто неправ. Гораздо важнее выяснить другое. В одних случаях мы получаем удовольствие от поступков, которые делаем только для себя. В других случаях мы получаем удовлетворение от дел, которые совершаем для других. Я предлагаю сейчас каждому подумать и дать ответ прежде всего самому себе: что вообще в жизни приносит тебе больше удовлетворения — первое или второе? И может быть, не надо употреблять здесь такое слово, как «аврал». От него пахнет каким-то пожаром или стихийным бедствием. А ведь мы не горим и не тонем, нас насильно никто никуда не гонит. Мы сами— и вместе и каждый по себе — решаем наши дела.