2
К медресе [мусульманское духовное училище] подошел, ведя на поводу лошадь карабаирской породы, молодой человек в новом шелковом халате. Остановившись, он завороженно оглядел здание. Огромное сооружение с четырьмя куполами и двумя минаретами поразило его. Вспомнились слова отца: "Когда минуешь дворец султана, увидишь стоящие друг против друга медресе и ханаку [пристанище дервишей]. Их красоте, как говорят мудрые, завидует само небо..." Путнику казалось, что бирюзовые купола медресе сливаются с пронзительной голубизной вечернего неба и что громада здания, покрытая паутиной орнаментов, поддерживает не только эти купола, но и весь небосвод. И чудилось: под его тяжестью напряженно гудит земля. Глазурь на стенах и минаретах пламенела в лучах заходящего солнца...
Юноша направился навстречу вышедшему из медресе статному бородачу в длинном халате, с большой белой чалмой на голове. Почтительно поздоровавшись, путник услышал в ответ сказанное нараспев приветствие и тогда сказал:
- Уважаемый, не сочтите за дерзость, но я хотел бы видеть одного из воспитанников медресе...
- Кого именно?
- Муллу [образованный человек] Абдулвахаба.
- Абдулвахаба?! - Бородач нахмурился и каким-то новым взглядом оглядел юношу с головы до ног. - Кем он вам приходится? Не брат ли?
- Нет, мы просто односельчане. Хочу передать ему весточку от отца.
- Абдулвахаба здесь нет, - сказал мужчина после недолгого размышления.
Молодой человек вопросительно смотрел на него.
- Ваш земляк проявил черную неблагодарность... - нехотя начал бородач. - Он был достоин виселицы, но, благодарение всевышнему, великий султан помиловал его... Учебе он предпочел безделье... Абдулвахаб ушел из медресе.
- Он вернулся домой?
- Вы можете найти его в ханаке.
- Здесь? - Юноша кивнул в сторону ханаки, расположенной против медресе.
- Нет, сюда он не заглядывает. Поищите его на окраине...
До вечерней молитвы оставалось еще немного времени, и молодой человек решил прежде всего договориться о месте в караван-сарае. Отправляясь в Самарканд, он рассчитывал на помощь Абдулвахаба: земляк в чужом городе немалое подспорье. Теперь же приходилось обходиться своими силами...
Земли их родителей лежали рядом. Но угодья отца Абдулвахаба были в несколько раз больше. На его полях работали многие жители кишлака. А по предгорьям - от Андижана до Оша - паслись его стада... Шамсибек учился с Абдулвахабом в одной школе; сын бая уже тогда не отличался усердием и сообразительностью. Но тем не менее, повинуясь воле отца, он отправился в столичное медресе. Устроив сына, Байбува вернулся в свой кишлак очень довольным. С тех пор его отпрыска именовали не иначе как "мулла Абдулвахаб"...
Оставив лошадь в конюшне, молодой человек занял одну из верхних комнат. Затем спустился во двор и, умывшись из медного кумгана, отправился на молитву.
Дорогой он разглядывал всех встречных в надежде отыскать знакомое лицо. Но Абдулвахаба не было видно ни на улице, ни в многолюдной мечети.
Прочтя молитву, юноша провел ладонями по лицу и вместе со всеми стал пробираться к выходу. Возле минарета он увидел двух дервишей и направился к ним в надежде разузнать про своего школьного товарища. Он уже открыл рот для приветствия, как один из дервишей воскликнул:
- Шамсибек!
Молодой человек с удивлением узнал в исхудавшем, почерневшем оборванце Абдулвахаба. Кожа на его выпирающих скулах шелушилась, глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели...
Обнявшись, земляки отправились в ближайшую чайхану. Абдулвахаб был оживлен: не каждый день удается встретить односельчанина! Шамсибек же был опечален: в этом высохшем дервише почти ничто не напоминало о жизнерадостном и цветущем парне, который шесть лет назад покинул родной кишлак. Усевшись возле хауза [бассейн], приятели некоторое время молчали. Наконец Шамсибек спросил:
- Ты бросил медресе?
- Я отрекся от богопротивного суемудрия, насаждаемого служителями преисподней! - вскричал Абдулвахаб. - Но вера в загробное воздаяние привела меня к пиру [духовный наставник]. Блажен испрашивающий у всевышнего милости для людей - нет дела почетнее, чем вседневное, всечасное служение аллаху!
Чуть заметно улыбнувшись, Шамсибек сделал глоток зеленого чая из пиалы. Затем, глядя прямо в глаза дервишу, прочел:
Ты сам ведь из глины меня изваял! - Что же делать мне?
Меня, словно ткань, ты соткал. - Что же делать мне?
Все зло и добро, что я в мире вершу, ты сам предрешил,
Удел мой ты сам мне на лбу начертил! - Что же делать мне?
Пиала запрыгала в руке Абдулвахаба. В глазах его полыхнул мрачный огонь.
- Побойся аллаха! - громко произнес он. - Моли его: да отпустит он тебе это прегрешение!
Сидящие на соседней суфе [земляное возвышение] с любопытством посмотрели в их сторону.
- О чем ты говоришь? - невозмутимо отвечал Шамсибек. - Это слова Омара Хайяма. Ведь поэт говорит: все, что ни есть в мире, все от бога. В том числе и наши грехи, и наши добрые дела. Какая польза в том, чтобы, предавшись богомолью, отречься навсегда от веселья? Разве не грех губить напрасно свою жизнь?
- Придержи язык! Не следуй наущению служителей ада!
- Пусть это слова чертопоклонника, а праведный путь - это путь духовного совершенствования Ходжи Ахрора. Но как же быть с твоими прежними занятиями? Неужели стяжание знаний - грех?
Абдулвахаб неприязненно взглянул на земляка, но промолчал. Разговор их прервался. Шамсибек посматривал на посетителей чайханы, а дервиш, уставившись в землю, перебирал четки.
Чайханщик принес свежего чаю. Абдулвахаб поднял глаза на земляка:
- Зачем пожаловал в Самарканд?
- По велению его величества султана... А причины этого я и сам не ведаю.
- Придется тебе отправиться в Кухек.
- Что это такое?
- Султан проводит там почти все свое время. По ночам он беседует с чертями...
- Не понимаю.
- Он считает звезды.
- И далеко этот Кухек?
- Рядом.
- Проводишь меня туда?
- Хорошо. Отправимся пораньше.
Утром они встретились возле мечети. Поздоровались довольно холодно. У Абдулвахаба не было лошади, поэтому Шамсибек зашагал с ним рядом, ведя своего карабаира на поводу. По дороге дервишу то и дело подавали - кто кусок лепешки, кто монету. Шамсибек чуть приотстал и следовал за Абдулвахабом, пока не вышли из города. Подойдя к небольшой речке, земляки свернули в придорожную чайхану. Умывшись холодной водой из арыка, они уселись на суфе под сенью ивы. Курносый хромой мальчик в выцветшей тюбетейке принес чай и лепешки.
Один из старцев, сидевших на суфе возле арыка, взял в руки тамбур [музыкальный инструмент]. Послышалась протяжная печальная мелодия. Круглолицый мужчина присел рядом и, положив на колено тюбетейку, негромко запел:
Кто губам прекрасным улыбку беспечную дал,
Кто в удел скорбящим печаль сердечную дал?