– Завтра в полдень приходите к вашему этому ресторанчику у моста, – тускло произнесла она.
– Буду. А в котором часу придете вы?
– А я не сказала, что приду.
Фалько кивнул, соблюдая правила игры:
– Да, конечно. Не сказали.
4. Безгрешные палачи
Тюрьма в Саламанке когда-то строилась в расчете на сотню заключенных, но с 18 июля там сидело больше тысячи. И это было заметно. Невероятные скученность и теснота. Военно-полевые суды и казни не поспевали разгружать камеры, которые тотчас же заполнялись вновь. Новая Испания – оплот веры и национализма – спешила выполоть дурную левацкую траву, в чем большую услугу оказывали ей так называемые переводы: появлялись группы фалангистов или карлистов со строгим предписанием перевести таких-то и таких-то арестантов в другую тюрьму, до которой те так и не добирались, а оканчивали жизнь в придорожных канавах, в оврагах, прудах – это еще называлось пустить погулять. И Лоренсо Фалько думал об этом, пересекая тюремный двор и поглядывая на вышки, откуда торчали винтовки жандармов.
– Невеселое место, – сказал Фабиан Эстевес.
Фалько поглядел на него с любопытством. Они познакомились три часа назад в кабинете адмирала. Оба явились в штатском. У Эстевеса был квадратный подбородок, а взгляд – одновременно и энергичный, и отстраненный, будто затуманенный годами подполья и непрестанного напряжения, к которым в последнее время прибавились еще война и тюрьма. Черные припомаженные волосы он зачесывал назад, открывая широкий лоб с залысинами, и это придавало ему сходство с Хосе Антонио Примо де Риверой, его вождем. Фалько он понравился. Воспитанный, мрачноватый, малоречивый. Покуда обсуждали детали предстоящей операции, почтительно внимал указаниям адмирала и выказывал полнейшую готовность сделать все, что от него ждут. Еще Фалько понравилось, что в отличие от других фалангистов, носивших голубую рубашку под курткой или пальто, на Эстевесе были обычная белая сорочка и шерстяной галстук. Он не кичился ни своим чином, ни положением – а между тем командовал центурией в ударных частях – и даже словом не обмолвился ни о том, как недавно оборонял крепость в Толедо, ни о тяжелейших боях за Мадрид.
– Надо, надо оздоровлять Испанию, – прощупывая его, сказал Фалько.
– Предпочел бы делать это на передовой. А здесь воняет местью и позором.
– Боюсь, это еще самое начало. Если верить радио и газетам, красные бегут и массово сдаются в плен.
– Брехня. Я только что оттуда. Дерутся отчаянно за каждую пядь своей территории.
– Так что же, к Рождеству не кончится? – удивился Фалько.
– Разумеется, нет. Это пропаганда.
– Значит, война будет долгой и кровавой?
– Представьте себе. Лучшая в мире пехота сошлась с лучшей в мире пехотой.
Встретивший визитеров начальник тюрьмы повел их через галерею вдоль длинного ряда окон, освещавших противоположную стену с железной лестницей. Два этажа. Двери камер. Отопления здесь не было, и царил лютый холод. Слышались отдаленные голоса, иногда лязг отпираемых дверей, и шаги отдавались в коридоре со зловещей гулкостью. По дороге начальник рассказал им про человека, ради которого они сюда пришли: член социалистической партии, бывший заместитель начальника тюрьмы в Аликанте, приехал навестить свою семью, остававшуюся в зоне националистов. Пытался бежать в Португалию, но в Бехаре его схватили. Сейчас сидит в камере с еще пятнадцатью заключенными, ждет военно-полевого суда.
– Мать живет в Альба-де-Тормесе. Вдова депутата-социалиста. Разумеется, она под наблюдением… Брат записался в «Фалангу», но мы думаем – для того только, чтобы снять с себя подозрения.
Арестант по имени Паулино Гомес Сильва ждал их в кабинете с серыми стенами, где были только стол, три стула и портрет каудильо на стене. Начальник оставил их наедине с заключенным и закрыл дверь. Гомес Сильва оказался щуплым и худосочным, с близорукими испуганными глазами на остроскулом лице. На нем был грязный и измятый серый костюм, башмаки без шнурков и рубашка без галстука, сильно залащенная на обшлагах. Все трое уселись, и Фабиан Эстевес без дальних слов достал из кармана пальто сложенный вчетверо план и расстелил его на столе:
– Узнаете?
Арестант взглянул и тотчас вскинул к нему удивленный и недоверчивый взгляд:
– Кто вы такие?
– Это неважно. Отвечайте на вопрос. Узнаете, что тут изображено?
Гомес Сильва растерянно заморгал:
– Ну да, конечно. Это тюрьма в Аликанте.