Зато как раз для небольшого жеребёнка, понимаешь?
— Туда только жеребёнок пролезет! — раздаётся голос из толпы. Некоторые начинают раскапывать огромный завал в попытках расчистить путь к свободе, но за их усилиями я чувствую почти осязаемый ужас. Даже когда я был маленьким, я догадывался, что это место станет их могилой.
Я смотрю на родителей, которые уже начинают собирать то немногое, что могут, в седельные сумки, которые скоро оказываются на моей спине. Так как я всего лишь жеребёнок, я просто ною и плачу, когда мои родители начинают прощаться, а я тщетно пытаюсь запечатлеть их в памяти.
Нас прерывают. Ещё один взрыв или уничтожает генераторную, или обрывает линии от инженерного отсека к двери. Свет гаснет, и последняя вентиляционная шахта останавливается. Затем наступает истинная тишина. Такая, которую жители стойла никогда не знали раньше. Истинная тьма, в которой вся комната разом затаила дыхание.
Спустя лишь мгновение поднимается паника, и мои родители идут в сторону дверного проёма. Громкие голоса прокладывают дорогу сквозь паникующих пони, и моё маленькое тело насильно проталкивают в зазор между камней. Острые выступы в камне врезаются в мою шкурку; я стону от боли, пока меня толкают сзади. Приглушённые голоса не перестают следовать по пятам, пока я пытаюсь вытащить себя, но всё, что я помню — это холодный камень, рушащийся вокруг.
Вскоре я пролезаю настолько далеко, что перестаю чувствовать толкающих сзади. Теперь единственный способ протиснуться вперёд — ползти самому.
И тут моя инерция полностью гаснет.
Сначала мне показалось, будто нечто схватило меня за копыто, но судорожный удар этим самым копытом подтвердил, что оно двигается свободно. Я снова пытаюсь двигаться вперёд, но понимаю, что проход впереди настолько узок, что мои сумки застревают в потолке туннеля, не давая пролезть дальше. Я ною и машу копытами несколько агонизирующих секунд, прежде чем начинаю плакать. Один, запертый в темноте массивной горы обломков. Я знаю, что не выберусь.
Воздух вокруг меня кажется таким же давящим, как и обвал на моей спине. Я почти не могу дышать. Неужели потолок снова обвалился? Неужели я ползу лишь к своей смерти? Моё сердце бешено стучит в груди, пока тело инстинктивно пытается отринуть свою гибель, отчего я бешено долблю копытами по камню вокруг. Внезапно быстрая, страшная смерть пони, раздавленных рушащимся стойлом, выглядит как предпочтительный вариант.
И все ещё гадают, почему я не люблю быть под землёй.
Я слышу тихий скрежет камня о камень над головой и в страхе смотрю вверх. Сияющий глаз смотрит в ответ. Прежде чем я успеваю набрать воздуха для неизбежного крика ужаса, ещё один камень открывает свой глаз. Затем ещё один. И ещё, и ещё, и ещё, пока весь туннель не заполняется мириадами разноцветных глаз.
Что?! Нет. Нет, нет, нет. Не эта чёртова хрень снова! НЕТ!
Тонкие ростки плоти проклёвываются из тьмы вокруг глаз и свиваться в рты, окружая меня гротескным узором лиц пони. Из их глоток начинает литься нестройным хором пугающий гимн. Я чувствую — они зовут меня присоединиться; к моим губам сама собой подбирается замогильная песнь боли и страданий, и все силы уходят лишь на то, чтобы крепче стискивать челюсти. Откуда-то я знаю, что раз начав петь — не смогу остановиться.
Обездвиженный, я делаю единственное, что мне остаётся. Прижимаю подбородок к камню, закрываю копытами голову и с крепко зажмуренными глазами жду неминуемой кончины.
Эта проклятая хрень не должна быть здесь! Я в тысячах миль от её логова!
Проходит маленькая вечность, однако моё нежелание поддаваться в конце концов заставляет незримый ужас вокруг заскучать, и, словно кто-то вдруг щёлкает выключателем, я вновь оказываюсь в окружении темноты и тишины. Дрожа, отнимаю копыта от головы и оглядываюсь. Ужасных лиц нет, а моя лихорадочная тряска, должно быть, примяла сумки достаточно, чтобы я смог проскользнуть. Всё ещё во власти адреналина, я начинаю ползти вперёд. Копыто за копытом. Острые камни, не переставая, режут комбинезон, шкуру и плоть под ней, но мне наплевать.
Шаг за шагом, дюйм за дюймом, я лезу вперёд. Лёгкие порывы свежего ветра подбадривают и укрепляют уверенность, что лезу я не в могилу. Так как я вновь могу двигаться, адреналин начинает постепенно спадать, а на его место приходит всепоглощающая усталость. В стойле я был проворнее, сильнее и крепче остальных жеребят, пусть и старших, но даже мои копыта начинают сдавать. Всё настойчивее стучится мысль просто лечь как есть и отдохнуть, однако её удаётся отгонять страхом очередного обвала.