– Нет! При большевиках ты заявил, что я тебя обокрал. Теперь моя очередь над тобой поглумиться. Я и пальцем не пошевелю, чтобы выручить такую крысу, как ты!
Янина была потрясена. Зачастую, когда дворник подметал улицу, она останавливалась поговорить с ним и обязательно спрашивала, как поживают его дети, которыми он очень гордился. Когда однажды она узнала, что один из детей серьезно болен, то договорилась о лечении для него. Она не могла представить, как любящий отец и дружелюбный сосед, которого они знали, вдруг превратился в злобного и бессердечного полицая, обрекавшего другое человеческое существо на жестокую смерть.
На следующий день к дому Янины и Генри подъехал грузовик, и из него снова вылезли полицаи. Янина увидела, как они заходят в подъезд, и, думая, что они будут искать мужчин-евреев, настояла на том, чтобы Генри спрятался. Сама она решила притвориться гостьей семьи. Когда в двери постучали, Янина открыла – и увидела среди прочих того самого дворника. С трудом подавляя страх, она сказала, что гостит у Мельбергов, а тех сейчас нет дома. Тогда дворник заговорил:
– Это правда. Я видел, как они недавно уходили.
Группа двинулась дальше.
Янина закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь осмыслить то, что произошло у нее на глазах. Мужчина, ответственный за смерть как минимум одного еврея, только что спас жизни двух других – с немалым риском для самого себя. Два эти поступка казались несовместимыми, однако их совершил один и тот же человек. В следующие три года она станет свидетельницей многих человеческих проявлений, логически несовместимых друг с другом, и этот опыт повлияет на то, как Янина будет оценивать риски, на которые пойдет, чтобы спасать жизни других.
К концу погромов 27 июля украинские полицаи убили во Львове больше тысячи человек. Комендант города наложил на еврейское население штраф в два миллиона рублей – в наказание за «провокации» в адрес украинцев[43].
Все стало еще хуже 1 августа, когда Восточная Галиция была включена в состав Генерал-губернаторства, части оккупированной нацистами Польши, которую Германия не аннексировала в 1939-м. Там управляло нацистское гражданское руководство, беззастенчиво эксплуатировавшее ресурсы и население и в процессе наживавшееся на них. Там оказались многие из наиболее коррумпированных и жестоких ветеранов нацистского правления, отчего Восточная Галиция получила прозвище «Скандалиция» (Skandalizien). Первый губернатор настолько много позволял себе даже по нацистским стандартам, что его отозвали, судили и казнили в 1942 году[44].
Новая гражданская администрация изгнала евреев с рабочих мест, из школ и из публичных пространств. Все евреи в возрасте от четырнадцати до шестидесяти лет подлежали принудительным работам. Представители власти инспектировали жилища евреев, описывали мебель, конфисковывали все, что казалось им ценным, и выселяли хозяев[45]. На жителей города сыпался бесконечный поток приказов и постановлений, и Янина никогда не знала, остается ли то, что было законным вчера, таким же законным сегодня.
Новая администрация Львова немедленно наложила дополнительные штрафы на еврейское сообщество. У Янины и Генри не было денег, чтобы внести свою часть, и поэтому, как тысячи других евреев в городе, Янина пошла на площадь Святой Марии в центре Старого города, чтобы продать свои последние ценности: кольцо и сувенирную перьевую ручку с колпачком из 22-каратного золота. Площадь была одной из красивейших в городе, но сейчас выглядела местом из ночных кошмаров. На страшной жаре там толкались люди – отчаявшиеся мужчины и женщины, пытавшиеся продать свою скудную собственность, – и между ними расхаживали немецкие солдаты, офицеры и эсэсовцы с плотоядными ухмылками. Некоторые как будто специализировались на особом виде товаров: так, Янина увидела человека, все пальцы которого были унизаны обручальными кольцами, и еще одного, у которого были задраны рукава, а на запястьях красовались браслеты.
Янина узнала в толпе приятельницу, жену профессора, пытавшуюся продать какие-то украшения, и встала рядом с ней. К ним подошел немец, заинтересовавшийся товарами Янины, и спросил их цену, а потом предложил половину названной суммы. Гражданские столпились вокруг, наблюдая за торгом. Один из них обратился к Янине на немецком:
45
Winstone,