Гвардейцы покинули дом, и Олэнтор расстегнул на папе ошейник. Мой отец оглянулся на него с многозначительным взглядом, будто они только что хорошо и с расстановкой пообщались. Да так хорошо, что теперь без слов понимают друг друга.
— В этом доме вы можете чувствовать себя свободно, лорд Габриэл, — произнёс генерал. — Но за территорию особняка выходить нельзя.
— Не напоминай! — фыркнул отец.
Мама тут же обняла папу.
— Родной… — прошептала она, прижимаясь к его груди.
Я подбежала, накрыла родителей дрожащими руками и стала целовать. Щёки мои были мокрыми от слёз.
Олэнтор отошёл в сторону и не смотрел на нас, а вскоре и вовсе покинул гостиную, взяв с полки новую бутылку настойки Гэрха.
Я взволнованное поглядела мужчине вслед, но отец увидел мой взгляд и строго помотал головой.
Мы просидели с родителями почти до утра. Мама рассказывала, как мы жили этот год, а папа посмеивался, что это было всяко лучше, чем у него в тюрьме. Папа у меня был весёлым, и мне очень нравилось, когда он шутил, даже если это были неоднозначные шуточки. Всё как будто вернулось в те времена, когда его тьма вела себя спокойно.
— Может, и хорошо, что я больше не государь, теперь наконец смогу расслабиться без зазрения совести. Налей мне, дорогая, ещё браванского!
— Тебе не станет плохо, пап?
— Когда вы рядом, и я окружён двойной любовью: жены и дочери, — то не станет, — протянул он, аппетитно причмокивая.
— Но ты ведь совершил те действия… Сошёл с ума на совете правительства. Тьма овладела тобой… Тебя приговорили… — взволнованно произнесла я, взяв отца за руку.
— Видишь ли, милая, в тот день, когда я пошалил на совете, моя магия поднялась на восьмой круг, как раз после шикарной ночи с твоей мамой. Не красней, ты уже большая, пожила самостоятельно, на работу, вон, даже сама устроилась… я буду с тобой откровенным.
Но я всё равно покраснела и отвела взгляд. Отец поиграл моими пальцами и сжал ладонь.
— Тьма — это особая магическая сила, Лиззи. При переходе на более высокий круг, она будто разрывает тебя на части, она очень сильная, будто живая сущность, но её можно усмирить, если позволить себе расслабиться: полежать в объятиях любимой, или поскакать на коне наперегонки с ветром. Любимого вина распить, в конце концов, с друзьями! А меня долг обязал на совет идти не свет ни заря и слушать этих балаболов. Если бы я никуда в то утро не пошёл, то эмоции бы улеглись. Магия тьмы реагирует на эмоции. От плохих — кусается, от хороших — сладкая, как мёд. Твоя мама знает. — Отец погладил меня по щеке, и я поластилась к нему в ответ. — Теперь тебе пора идти спать, малышка, я хочу побыть с моей леди.
— Папа, подожди! Скажи мне, что теперь с нами будет? — спросила я взволнованно. — Мы же не будем прятаться и притворяться другими людьми до конца дней? Прогоним короля Тира, поменяем законы для тёмных магов, и ты вернёшься на трон?
Отец многозначительно хмыкнул.
— Я уже сказал, что я больше не государь. Я не претендую на престол Валлирии: я подписал отречение от трона, как посоветовал Олэнтор. Мы больше не принадлежим правящему роду, Лиззи. Ты больше не принцесса, так что можешь перестать прятаться. Тебе больше ничто не угрожает.
52
Мама побелела, приложив ладони к лицу.
— Папа! — воскликнула я. — Как же так?! Почему ты послушал Олэнтора?!
— Генерал умён и благоволит нам. Вчера вечером он прибыл за мной в тюрьму, и мы долго говорили. Олэнтор предложил мне подписать соглашение об отречении от престола. После всех его доводов я счёл это решение оправданным.
У меня сердце ушло в пятки. Один росчерк пера — и мы потеряли всё: имя, наследство, положение, титулы!
— Не смотрите на меня так, будто я вас на голодную смерть обрекаю! — рявкнул отец. — Для вас, женщины, ничего не изменится! Высший свет Валлирии как был, так и будет весь к вашим услугам. Разве что теперь вы будете не первой по богатству семьёй, а второй. Богаче всех только Олэнтор, он показал мне свои доходы. Тюрьма научила меня довольствоваться малым, и ты привыкнешь, Маргарет, не плачь! Не реви, я сказал! А ты, Лиззи… Скажи, а почему ты не плачешь?!
От заявления отца у меня словно землю из-под ног выбили. Но плакать я не хотела. По нутру прокатился холод, я замерла, почти не дыша. Нашло небывалое оцепенение.
За последний год я тоже научилась жить скромно. Но скромность не означала покорность и бесхребетность. Единственное ценное, что мне удалось сохранить — это моя честь, моё слово и верность: моим близким, родине, народу. Я ошибочно посчитала генерала Олэнтора человеком, которому могу доверять, представляла его почти своим… возлюбленным. Я не ожидала от него предательства!