- Аську сбили, на твоём, - кивнула я Диме, - кстати, джипе, она сейчас в больнице.
- Так, - воскликнул Григорий Матвеевич.
- Я сильно подозреваю, - прошептала я, - что сбить хотели меня. Короче, я поехала к сестре, - и выбежала из кабинета.
Непогода на улице ещё больше разбушевалась, дождь лил, как из ведра, я запрыгнула в машину, и с бешеной скоростью поехала в больницу.
В коридоре сидела маман, и папа нервно мерил шагами расстояние от палаты до лавочки.
- Как она? – подбежала я.
- Врач сказал, что она в рубашке родилась, - вздохнул папа, -
это просто счастье, что дверцу машины, когда она
перекувырнулась, не заклинило, и она смогла выпрыгнуть в воду.
- Говорила я ей! – закричала маман, - юрист такая опасная профессия! Вот, первый звоночек.
- Мам, боюсь ругать надо меня, - тихо проговорила я.
- А тебя-то зачем? – посмотрела на меня маменька.
Поколебавшись, я рассказала о ночном происшествии, о подстреле Димы...
- Боже! – схватилась за сердце маман.
- Тебе плохо? – кинулась я к ней, сообразив, что перегнула палку.
- Всё в порядке, - прошептала маман, и посмотрела на меня, - ты бы хоть иногда о своих родных и близких подумала, когда пускаешься очередную авантюру.
- Я думаю, но когда в крови вскипает адреналин, здравый смысл испаряется.
- Я тебя понимаю, - кивнула маман, - сама до сих пор в тайне ото всех занимаюсь лазанием по горам, - и покосилась на папу, - только я тебе этого не говорила.
- Не скажу, при условии, что в следующий раз поеду с тобой.
- Значит, замётано, - просияла маман, и вскочила, когда доктор вышел из палаты.
- Ну, что?
- Полный порядок, - ответил врач, - ей повезло. Два сломанных ребра, сломана рука, вывихнута нога, ссадины... Можете зайти к ней.
И мы зашли. Боже мой, у Асюты всё лицо было в синяках, светлые волосы спутались, и вид какой-то раздавленный.
- Привет, - проговорила она.
- Привет, - я села рядом на стул, - ты как?
- Как видишь, - пожала плечами сестра, - я, так понимаю, за тебя пострадала?
- Откуда ты знаешь? – поразилась я.
- Как откуда? Ты зачем-то брала ночью мою машину, а утром
Дима пытается меня сбить. Чем ты так ему насолила, раз уж он решил, что не ему, так не кому?
- Это был не он, - воскликнула я, - он всё время был со мной.
- Интересно, - пробормотала сестра, и я стала рассказывать.
- Ты в своём репертуаре, - пробормотала Ася, а папа покачал
головой.
- А вы не подумали о том, что покушение может повториться?
Мы все удивлённо на него посмотрели.
- Ты это о чём?... – начала я.
- Это я о том, что если они запомнили номер машины, и поехали добивать, то могут это повторить.
- Что же делать? – испугалась Асюта.
У меня мурашки по позвоночнику побежали. Что же делать?
Приставить к Асе охрану? Или попробовать разобраться самой?
Кто же на нас напал?
Значит так, я сейчас поеду, посмотрим, что там, на кладбище, какого-нибудь свидетеля изловлю.
- Ой, мне пора, - воскликнула я, глянув на часы.
- Вика! – сурово воскликнул отец.
- Эвива, ты опять за своё? – вскрикнула маман, но я их не слушала, и выбежала вон из больницы.
Села в машину, и полетела на кладбище.
На погосте стояла гробовая, извините за дурацкий каламбур, тишина, я оставила свою машину у входа и медленно побрела по дорожке, изредка кидая взгляды на памятники.
О событиях последней ночи напоминала только лента, протянутая милицией, огораживающая место происшествия.
Я прошла всё кладбище, и увидела выход с другой стороны, и дом на отшибе. Дом на краю кладбища.
Чёрт, я за свою короткую жизнь столько ужастиков просмотрела, один страшней другого, и бытует мнение, что кровавые и жестокие ужасы сродни порнографии.
Во всяком случае, мне так сказал Дима, но страх щекочет нервы, и, не знаю, как он, но у меня всё тряслось внутри после просмотра этих фильмов, я просыпалась в холодном поту, прижималась к своему мужу, ища защиты.
Я вышла в поле, и подошла к одноэтажному, небольшому домику, подле которого стояли колёса, летом, вероятно, служащие в качестве цветника.
Внезапно задул холодный ветер, я поёжилась, и в этот момент дверь дома открылась, и из него, покачиваясь, вышла женщина неопределённых лет, ухватилась за перила, и с воплем полетела со ступенек.
- Что с вами? – бросилась я к женщине.
- Оставьте эту чушку, - раздался сзади мужской голос, - опять нажралась, скотина. Как получка, так всё, Зинка пьяная в задницу.
Я с сомнением посмотрела на распластавшуюся на земле женщину.
- А если она замёрзнет?
- Что ей, дуре, сделается, - махнул рукой мужчина, но всё же подхватил пресловутую Зинку на руки, перекинул через плечо, внёс в дом и швырнул на пол.
- Заходите, - крикнул он мне, - вы кого-то ищите? – спросил он.
- Может быть, - ответила я, - вернее, вы что-нибудь слышали о произошедшем этой ночью?
- И видел, и слышал. Сначала машины какие-то приехали, стрелку, наверное, крутые забили... Подождите, а почему вы спрашиваете? Вы из ментовки?
- Нет, - покачала я головой, присев на краешек стула, - я частный сыщик, любитель. И мне нужно знать, кто стрелял.
- Так, наверное, сами и стреляли, - пожал плечами мужчина.
- Нет, они не стреляли, - я провела пальцем по столу, - вернее, стреляли, но один раз, и то, по ошибке, какие-то ещё были.
- Ну, я не знаю, - задумался мужчина, - хотя...
- Что? Вы что-то вспомнили? – воскликнула я.
- Да тут ходила одна, всё вынюхивала, да выспрашивала...
- А что она спрашивала?
- Да одной женщиной интересовалась, старожилом соседней деревни, Поплавки, Воронцова Анастасия Романовна ту женщину зовут, знать о ней ничего не знаю. Она, женщина эта, всё по могилам шарилась, всё чего-то бомжей спрашивала. Странная она, эта женщина.
- А как она выглядела, вы не запомнили? – хваталась я за последнюю соломинку.
- Вроде блондинка. Больше ничего не помню, никаких примет.
Да, блондинка. В Москве блондинок, как собак не резаных, впрочем, брюнеток и рыжих тоже, цвет волос – это вообще не примета. Сегодня можно один парик надеть, завтра другой, вот и вся примета.
И я подошла к стоящим у ворот бомжам.
- Подайте, Христа ради, - сказала одна из них, женщина весьма
пропойного вида.
Однако, не взирая на пропойный вид, она выглядела вполне здоровой. Да она вполне могла пойти в какой-нибудь деревенский магазин уборщицей, а вместо этого она стоит у ворот на кладбище. Блин, в иное время я высказала бы ей всё, что думаю, но сейчас заводиться не хочу.
И я молчала вынула сторублёвую купюру, и показала пьянице.
- Хочешь получить?
- Да, - закивала она головой.
- Тогда вспоминай, тебя расспрашивала женщина, блондинка. О чём она спрашивала?
- Блондинка? – задумалась алкоголичка, - а, помню, была такая.
- О чём она тебя расспрашивала?
- Фотку одну показывала, одной старушки, спрашивала, часто ли она сюда ходит.
- А вы чего?
- А я что, нанималась всех старушек запоминать? – оскалилась алкоголичка, - только ту старушенцию я действительно знала, а эта фря таким приказным тоном на меня. И ещё говорит, мол, шваль подзаборная. Ну, я ей назло и сказала, что не знаю эту старушку.
- Если я покажу вам её фотку, вы, значит, её узнаете?
- Старушку или блондинку?
- Старушку.
- Узнаю, конечно.
- Хорошо, - кивнула я, и протянула бомжихе деньги, а сама пошла к машине.
Что-то вообще невнятное. Какая-то старушка, что же всё это значит? Я постояла на ветру, выкурила сигарету, и поехала в деревню Поплавки, и, резко развернувшись на повороте, со всего маху врезалась в шлагбаум, раздался треск, и в моей машине сработала подушка безопасности.
- Что за безобразие? – выскочила на улицу женщина толщины невероятной, одетая в цветастый, фланелевый халат, - что вы творите?