— Проверим на практике, — сказал капитан. — Начинайте!
Я старался действовать по всем правилам, но руки мои дрожали. Все же удалось осторожно протолкнуть шнур в зажим взрывателя, уложить взрывпакет в подготовленное углубление. С третьей попытки мне удалось поджечь шнур.
Тут-то все и произошло: видимо, от волнения я уронил коробку спичек. Попытался ее поднять, но услышал голос капитана:
— В укрытие!
— Надо забрать коробку, — строптиво ответил я. Рывком высвободился из его рук, удерживавших меня, схватил коробку, бросился за земляной вал и упал на землю. В этот момент раздался оглушительный взрыв.
— Что за представления вы устраиваете, сапер Крайес? — Первое, что я смог воспринять после взрыва, был голос капитана Радайна. При этом он комично растягивал буквы «и» и «о». — Не собираетесь ли попасть в число героев?
— Так точно… Никак нет, господин капитан! — Я понимал, что офицер прав, но не мог объяснить ему, почему у меня задрожали руки. А что касается коробки спичек, моего безумного рывка, то ничего этого я не смог бы объяснить в тот момент самому себе.
— Зарубите на носу, Крайес! — продолжал орать офицер. — Команды, которые я отдаю, должны исполняться немедленно и точно! Если я приказываю «В укрытие!», вы должны быть в укрытии! И никаких размышлений при этом! Никаких! В бундесвере не размышляют! А если и размышляют, то только в таком порядке: вначале думаю и принимаю решения я, а потом вы. Понятно?
Я настолько хорошо понял его, что в тот вечер добровольно, без всякого приказания вычистил его сапоги и выгладил обмундирование.
Всю неделю шел снег. Задул сильный ветер. Даже человек с хорошим зрением ничего не увидел бы за метелью, а что же тогда сказать обо мне? После занятий подрывным делом начались учения по сооружению складских помещений.
Привести в готовность емкость — разобрать емкость! Это означало закрутить семь тысяч гаек и раскрутить семь тысяч гаек. А ключей-автоматов не хватало, приходилось работать вручную. Получалось так, что по очереди каждый из нас принимал на себя роль отделенного, отдавал команды, подстегивал работу, руководил. Наконец в этой роли пришлось выступить и мне. Я командовал отделением, пока мы не направились к ротной казарме. Все насквозь пропитались потом и мечтали только о горячем душе и теплой постели.
У здания казармы мои подчиненные остановились, и я негромко скомандовал:
— Можно разойтись…
Парни хотели разойтись, как вдруг раздался голос капитана Радайна.
— Сапер Крайес! — Он прямо захлебывался от злости. — Что вы себе позволяете?! Не знаете, как распустить строй? Тогда я вас научу! — Быстрым шагом он подошел к нам. — Первое, что вы должны сделать, когда отделение подходит к казарме, это выстроить людей в шеренгу! Поняли?
Я промолчал.
— Вы поняли? — заорал он на меня.
— Так точно, господин капитан!
— Тогда продолжим. Смирно! — скомандовал он отделению, которое не очень-то разобралось в том, ругает он меня одного или всех нас. — Равняясь! — Радайн выждал лишь мгновение, чтобы его приказ был исполнен. — Смирно! Вольно! — Он снова обернулся ко мне: — Вот теперь люди стоят, как положено по уставу, скажите им, как они исполнили сегодня задание — хорошо или не очень.
— Об этом я мог бы сказать завтра утром. Люди устали, они хотят спать. Если мы простоим здесь, на сквозняке, многие заболеют, — попытался я возразить ему.
Глаза Радайна настолько округлились, что, казалось, готовы были выскочить из орбит.
— Кончайте с вашими гуманными бреднями! Знаете что, Крайес? Вы совершенно не военный тип человека. Вы хотите стать унтер-офицером, а затем, как я слышал, капитаном. Какой из вас, к черту, вояка, если вы бросаетесь за коробкой спичек, рискуя жизнью, а здесь разыгрываете роль медсестры?! Ищите свое счастье в службе «Скорой помощи» по телефону, а не в бундесвере! Смирно! — вновь скомандовал он моей группе. — Разойтись по комнатам!
Он сделал четверть оборота на своих изящных каблуках. Небрежно, но четко. И направился к себе, не удостоив меня даже взглядом.
Я смотрел ему вслед тупо, бездумно. «Вы совершенно не военный тип», «гуманные бредни» — эти слова все еще звучали в моих ушах. Я пытался понять, что же произошло? И какие будут последствия? Меня исключат из числа курсантов? Это был бы лучший исход. Вернуться в роту? Не начав занятий на курсах?
Не отдавая отчета в своих действиях, я поднялся по лестнице и был очень рад, что никто не повстречался мне по дороге.
Милый сын!
Как твои дела, хватает ли тебе еды? Известно ли, когда начнется судебный процесс, или тебя выпустят на свободу, не дожидаясь его начала? У нас в деревне только и разговоров, что о процессе. В газете об этом писали, Из редакции приехал какой-то тип и хотел заполучить твои фотографии. Папа его сразу же выгнал. Не знаю, правильно ли он поступил. Они собираются написать в газете и о папе.
Кое-кто из соседей ведет себя непонятно. Зашла я в лавку к мяснику, так все покупатели уставились на меня, когда я покупала эскалопы. Правда, никто слова не сказал. Все от меня шарахаются, как от чумной. Отошли в сторонку, а когда я выходила, даже расступились. Как в старые времена, когда кого-то прогоняли сквозь строй. Папа пошел к парикмахеру, ты знаешь его, это отец Калле. Вернулся, говорит: «Чего только не наслушаешься в наше время». А молочник высказывался в твою защиту. «Что за порядки? — возмутился он. — Молодых немецких солдат, готовых защищать отечество, сажают в тюрьму. А проклятые итальяшки, ворующие в лавках товары, ходят на свободе». Молочник дал мне бесплатно двести граммов голландского сыра. «Для вашего Петера, — сказал он. — Я знаю, что он любит сыр».
Хотела бы еще спросить тебя: что у тебя было с Йоргом на самом деле? Из того, что написано в газетной заметке, ничего не понять. Правда, что Йорг нацист? И ты тоже? Почему же тогда он убит? И убит своими же? Что ты тут ни при чем, я уверена. Но почему же они арестовали тебя? Мой мальчик, что с тобой происходит? Сынок, что будет с твоей работой? Учителем тебя теперь наверняка не возьмут. Чего же ради мы все эти годы экономили каждый пфенниг? И знаешь ли ты, какое горе причинил своим близким? Нам придется съезжать с квартиры, потому что только о нас все вокруг и судачат.
Петер, как могло случиться все это?
Будь здоров, твоя мама.
Папа просил передать, что на пятницу он нашел человека, который поторгует вместо него в лавке. Стало быть, в пятницу мы приедем навестить тебя.
«И знаешь ли ты, какое горе причинил своим близким?» — пишет мама. С ума сойти! Я сам еще не знаю, почему доставил им такие неприятности. Но они думают только о себе и о том, что о них говорят в деревне. Разве я сидел бы сейчас за решеткой, если бы заранее предвидел, как и чем все это может обернуться? Только сейчас я начинаю понимать, что к чему.
Передо мною словно возникла огромная мозаичная картина, которую надо сложить из отдельных камешков. А как это сделать? Горсть камней бросает мне под ноги Йорг, другую Вилли, о Петере я уж и не говорю. И пару грузовиков с мозаичными камнями шлет родное федеративное государство. Итак, рядовой саперных войск Крайес, извольте сложить из всего этого картину. И только-только я начинаю что-то складывать, как является некто и разрушает мое творение. Радайн ведь тогда сказал: «Вы совершенно не военный тип человека!» Вот так! Мечта моя об офицерской карьере оказалась блефом. Но хотел ли я на самом деле стать настоящим военным? И какие качества нужны для этого?
Предмостные укрепления, ловушки, заряды двухсотграммовых шашек взрывчатки, дымовые завесы, мосты, балки, осколочные противопехотные мины натяжного действия, колючая проволока, устав, право жаловаться, мостовые конструкции, переброска нефтепроводов, подсоединение к взрывчатке, противопехотные мины нажимного действия, противотанковые мины, автозаправочные станции, станции проверки давления в баллонах, обозначение минных полей…
Продолжаю вспоминать всю эту галиматью: походные песни, строевые занятия, учебные карты, стрельба из ПТР по танкам, переливание и перекусывание проволоки, обезвреживание ежей, мотков колючей проволоки, упражнения по метанию гранат…