Не придавай болтовне большого значения, пусть в деревне говорят, что хотят. В конце концов дело прояснится. Я пока что и сам не знаю, как все произошло. Поэтому всякие упреки беспочвенны.
Сейчас, когда я пишу это письмо, я подумал, что мне нелегко было бы объяснить тебе случившееся. Сначала надо самому переварить события.
Не сердись, что так мало написал.
Еды у меня тут хватает, честное слово.
С наилучшими пожеланиями
Р. S. Видишь ли ты хоть изредка фрау Мантлер? Как ее дела?
— Ты слышал о взрыве бомбы на октябрьском празднике в Мюнхене? — спросил Йорг, сидевший на краешке моей кровати. — Это просто невозможно понять.
— Слышал, что же тут непонятного?
— Ну как же, жертвами взрыва оказались ни в чем не повинные немцы, — продолжал Йорг, не торопясь ответить на мой вопрос. — Почему же организаторы пошли на такую акцию, почему? Открою тебе один секрет, Петер, но это должно остаться между нами. В Майнбуллау находится законсервированная ракетная база американцев, а при ней склад оружия. Там работает один из наших друзей. Это вожак антибольшевистского фронта.
Вскоре после взрыва бомбы в Мюнхене его, к сожалению, уволили, но он еще раньше позаботился достать ключи от одного из оружейных складов. Петер, дружище, чего только не натащили мы оттуда! Можно вооружить целую дивизию. Иногда попадались даже осколочные ручные гранаты. Но для чего все это оружие? Понимаешь, Петер, я хочу, чтобы оно использовалось в честном бою. Против всех этих разложившихся дерьмовых партий, против наплыва в страну иностранцев, против наших собственных государственных бонз и против всей еврейско-большевистской нечисти.
«Ты действительно считаешь, что со всем этим надо бороться?» — хотел спросить я его, но Йорг был слишком возбужден, чтобы понять мой вопрос.
— А теперь этот инцидент на октябрьском празднике, — продолжал он. — Ты знаешь, кто едва не оказался среди жертв взрыва? Мои родители! Ты удивлен, да? Незадолго до взрыва, всего за двадцать минут, они сидели на том самом месте, где взорвалась бомба. Они давно мечтали хоть разок побывать на этом празднике. И в этом году их мечта наконец сбылась. Представь себе, что этим свиньям удалось бы сделать моих стариков покойниками! Разве для этого мы добывали оружие? Винтерфельд поддерживает тесные связи с Гофманом и его военно-спортивной группой. А если бы меня послали проводить мюнхенскую операцию? Я бы стал убийцей собственных родителей. Нет, Петер, это не что иное, как предательство интересов национального движения.
— Я все еще не совсем понимаю тебя, — ответил я, потому что действительно не мог до конца понять, что он за человек.
9 октября я был назначен КУ — кандидатом на унтер-офицерское звание. Винтерфельд заявил, что мне следует прилежно учиться, чтобы стать впоследствии его заместителем и хорошим командиром отделения. Если бы я хотел остаться независимым, мне надо было отказаться от КУ. Но тогда мне был бы заказан доступ к ефрейторским лычкам. А ведь звание ефрейтора для меня, Петера Крайеса, было бы шагом вверх по лестнице жизни.
Мне не очень импонировало то обстоятельство, что с новым положением оказались связаны и новые обязанности. В казарме постоянно должны были находиться заместители дежурного. Только что назначенные КУ отлично подходили для этой роли. Во второй роте в четверг сразу шестеро стали КУ, среди них был и я, ефрейтор Крайес. Мне пришлось в конце следующей недели, когда другие развлекались, взять под свое командование второй наряд из десяти солдат, разводить их по постам, раздавать оружие (конечно, заряженное), устраивать поверку личного состава, выставлять дежурных у гарнизонных ворот, дожидаться, когда дежурный офицер приведет смену мне самому. Словом, целые сутки я был задействован сполна, а это, согласитесь, очень нервирует.
14.00 — постановка задач караулам. Дело довольно рутинное: напомнить об обязанностях, о запрещении принимать алкоголь и о многом другом. Но у меня даже в груди заболело, когда офицер начал перечислять мои собственные обязанности. Коллега унтер-офицер из третьей роты воспринял всю эту «молитву» спокойно, значит, и мне беспокоиться особенно не о чем. Слава богу!
16.00 — проверка готовности перед сменой караулов. Пароль на следующие сутки: «Дикая утка». Ничего себе! Звучит. Я получил, и это наполнило меня новыми ощущениями, серебряный аксельбант и заряженный пистолет. Когда у тебя на боку пистолет, чувствуешь себя увереннее и смелее. Сначала я проверил магазин, пересчитал, все ли патроны на месте. Тем временем унтер-офицер назначил патрули, определил их маршруты. Дальше все пошло довольно спокойно. Часовые у ворот стояли на своем посту, патруль отправился обходить окрестности, остальные засели в караулке дремать или играть в карты. Сам я занял место за столом дежурного. Что-то будет дальше? Но ничего не было. В этот субботний вечер никто не являлся в расположение гарнизона, никто не собирался уходить.
Дежурный унтер-офицер пошарил в ящике стола под книгой дежурств, вытащил стопку журналов с непристойными картинками. Недовольный, принялся чертыхаться:
— Что за дрянь! Все то же самое, что и прошлый месяц. Хоть бы что-нибудь свеженькое добавили! — Поразмышляв некоторое время, он принял решение. — Слушай, Крайес, — заявил он мне, — съезжу-ка я в Эльберфельд, может, привезу оттуда что-нибудь новенькое.
Я от удивления выпучил глаза, но он только ухмыльнулся:
— Не бойся, ничего не случится. В этом нашем бедламе вообще ничего никогда не случается. Караулы разведены, патрули назначены. Если явится дежурный офицер, отдашь рапорт и скажешь, что я пошел проверять патрульных. О'кей? — Уходя, он снял повязку дежурного и пистолет, запер их в шкафу. — Ну, пока.
Мне стало немного не по себе.
Но происшествий и в самом деле никаких не было. Спустя три часа он явился в отличном настроении, как видно, приняв несколько рюмок.
— Понимаешь, встретил одного приятеля, — сообщил он мне. — Ты, конечно, на меня не в обиде? Ну, всякое бывает. Вот, любуйся, принес для пополнения запасов. — Он икнул и бросил на стол дежурного пачку «веселеньких» журналов. — Знаешь, Крайес, я, пожалуй, часок посплю, — заявил он. — В таком состоянии, в каком я сейчас, на службе от меня толку мало. Если что случится, разбудишь…
Конечно, ничего не случилось, будить его не пришлось. Так унтер-офицер и проспал всю ночь. Ну а я все равно в свое первое дежурство не смог закрыть глаза — даже на минутку.
К утренней шестичасовой поверке я разбудил его. Он посмотрел на часы с некоторым удивлением и заявил:
— Похвальное усердие с вашей стороны, Крайес. А теперь ложитесь-ка отдохнуть. — И со спокойной совестью занялся поверкой.
Завтракать не хотелось, и я завалился спать на гауптвахте, где было тихо и спокойно. Смешное дело, конечно, сон в кутузке, но дверь там закрывалась и изнутри, так что проблем не было.
Я и часа, вероятно, не поспал, как дежурный унтер-офицер разбудил меня, тряся за плечо.
— Ты свое отсидел, старик, — сказал он. — Тут тебе замена появилась.
— Что еще за замена? Откуда?
— Давай, давай, освобождай кроватку — настоящий арестант ждет.
Я быстро натянул сапоги. Арестант? Да еще настоящий? На такое стоило посмотреть.
Выбравшись из арестантской в дежурку, я был разочарован. Перед унтер-офицером стоял бородатый ефрейтор, среднего роста, без поясного ремня, без сапог. Как раз составлялся протокол об изъятых у него ценных вещах. «Парень вовсе не выглядит как злодей-нарушитель, — подумал я. — Скорее его можно назвать симпатягой. Что же он натворил?» Но спросить было неудобно.
Только после того как ефрейтора Хонштайна отвели в камеру, я поинтересовался, не сдержав любопытства:
— В чем его вина и на сколько парня посадили?
— Он из другого гарнизона, — равнодушно пояснил унтер-офицер. — У них там не хватает места на гауптвахте, вот и отправили его сюда. Этот гусь из левых. Участвует, не снимая военной формы, в политических демонстрациях, собирает подписи. Его уже один раз предупреждали, но он не понял. А раз не понял, должен испытать на собственной шкуре. У нас он просидит 18 дней. Так что пожелаем ему приятного времяпрепровождения.