— Да, но если дело у группы пойдет не так, как намечается, несмотря на все расчеты, и я вдруг окажусь в лапах полицейских собак? Тогда с карьерой учителя мне придется распрощаться раз и навсегда. Думаешь, удастся хоть где-нибудь устроиться на работу?
— Садись, старик, успокойся. Конечно, удастся. Ведь указ о радикалах направлен только против левых. — Ты думаешь?
— Уверен. Я лично знаю одного из Аахена. Состоит в неонацистской национал-демократической партии Германии и работает учителем. Выступает с пропагандой взглядов НДПГ совершенно открыто.
— Но ведь он никого не пришил, не так ли?
— Представления не имею. Однако, если нам и придется отвечать по мокрому делу, ты выступишь на процессе как главный свидетель, не больше, пойми ты это наконец. Скажешь, что, связываясь с нами, представления не имел, чем такие дела могут кончиться. А я под присягой дам подтверждение твоим показаниям. Тут даже никакие винтерфельдовские хитрости не понадобятся. Сыграешь роль раскаивающегося грешника. Это производит впечатление на присяжных и публику. Давай так и сделаем, Петер. Это для тебя самый лучший вариант.
— В первую очередь, сознайся, для тебя самого! Но неужели ты всерьез полагаешь, что все так просто? — спросил я, чувствуя, что доводы Йорга меня поколебали.
— Честное слово, тебе не придется отказываться от националистических идей, — ответил Йорг. — А теперь слушай. Я уже тебе рассказывал о том, как стал участником нашего движения. Но тогда я сказал тебе не все. У себя дома я сколотил собственную группу. Слышал ты когда-нибудь о мотоциклетном клубе «Несгибаемый дуб»? Его членами были мои ребята, и я здорово обозлился, когда после одних прекрасных гонок у меня отобрали права.
— «Несгибаемый дуб»? Нет, никогда о таком не слышал, — ответил я с улыбкой: название показалось мне довольно комичным.
— Ну, ясно, конечно, ты не слышал. Только нечего скалить зубы, мы провертывали славные делишки. И я был у них шефом. «Шеф, чем мы займемся сегодня?» — спрашивали они меня. Конечно, нас было немного. Всего трое, со мной — четверо. Но все боевые ребята. Правда, времени у нас не хватило, чтобы всерьез заявить о себе. Но сейчас, когда мы порвем с винтерфельдовской командой и уедем за границу, можно будет развернуться как следует. Ты будешь у меня ведать охраной и одновременно станешь моим заместителем.
«Так-так, — подумал я. — Еще один прочит меня в свои заместители».
— Дадим объявление в газеты, — продолжал Йорг. — Вот, смотри, я уже и текст составил. — Он вытащил бумажник, достал из него сложенную вчетверо записку. — «Участники мотоциклетного клуба «Несгибаемый дуб» приглашают новых членов. Наш лозунг — рокеры против коммунизма. Качества, которые мы ценим в наших членах, — дух товарищества, мужество и смелость, верность отечеству. В наших рядах не место левым и фантазерам, маменькиным сынкам, наркоманам». Как по-твоему, неплохой текст?
— Ты это всерьез?
— Что значит — всерьез?
— Да кто же напечатает подобное объявление?
— Таких газет у нас полно, например «Национальцайтунг» или «Дойче штимме». Могу тебе показать, они часто публикуют материалы в этом роде.
— Думаешь, кто-нибудь откликнется на наше объявление?
Текст, сочиненный Йоргом, производил какое-то странное, даже смешное впечатление.
— Уверен, что откликнутся. Если мы наберем хотя бы пяток сторонников, у нас будет приличная команда.
— Не торопись, приятель. Ты все время исходишь из того, что я уже согласился. А ведь я толком не знаю, что ты задумал. Может, опять подведешь меня под монастырь, как тогда, с кражей ящика, в котором якобы было шампанское.
— Могу тебя проинформировать. Будем осуществлять, как мы делали когда-то, смелые операции. К тому же заметные и вполне эффективные. Однажды, послушай, мы забрались на еврейское кладбище. Открыли парочку склепов. А тут идет какой-то тип, из дома по соседству. «Эй, — кричит он нам, — вы что тут делаете? Это же кладбище! Здесь мои родители похоронены». «Ну и отлично, — отвечаю я ему, — они-то нам как раз и нужны. Где они лежат?» «Первый ряд, могила слева, — говорит этот тип, видно не сообразив сразу, что к чему. — А зачем вам, — спрашивает он, — понадобилось знать, где их захоронение?» «Затем, — отвечаем мы ему, — что хотим вытащить черепа твоих предков, чтобы сделать из них лампы-ночники для спальни». Каково придумано, а? — Йорг посмотрел на меня с вызовом. — После этого мы сделали вид, что уходим, иначе этот недочеловек еще привел бы, пожалуй, полицию.
Или другая наша операция: несколько раз мы навещали с погромом «Старую гостиницу» — хозяином этого заведения был настоящий негр! Слушай, Петер, присоединяйся к нам. Быть начальником охраны не так уж сложно, я тебе растолкую, что ты должен делать. По сути дела, ты будешь стоять на стреме, а это не так опасно. А какой дух товарищества будет в наших рядах! Друг за друга встанем горой.
— Нет, твоя шайка мотоциклистов не для меня, Йорг, — отказался я.
— Что значит — не для тебя? Ты слишком хорошо воспитан, чтобы иметь дело с такими парнями, как мы? Как же, как же, понимаю. Господин Крайес занимается только чистым спортом. Так вот что я тебе скажу. Ференбах, а он как-никак сын председателя партийной организации христианско-демократического союза, не гнушается действовать с нами. А ты ведешь себя как дитя благородных родителей. Может, потому, что ты целый семестр проучился на преподавателя физкультуры, или еще почему-нибудь? Ведь ты сам говорил, что тебе не нравится засилье иностранцев в нашей стране. Или это не твои слова?
— Так-то оно так, Йорг. Но почему-то мне все это кажется довольно глупым. Да и особой разницы с делами Винтерфельда я не вижу. И тут, и там насильственные акции. Что хорошего в том, чтобы мордовать людей до полусмерти, а то и до смерти?
— Пожалуй, ты просто не понимаешь, что к чему, а я ведь тебе уже разъяснял. Винтерфельда я хочу послать к чертям, потому что он мешает осуществлению истинных идеалов националистского движения. А мы повернем острие борьбы против еврейства и всякой иностранной нечисти. Вот в чем разница.
Да, прижал меня Йорг. И как только меня угораздило связаться с ним в свое время? Придется теперь изворачиваться, чтобы выиграть время. А время для размышлений мне очень даже требовалось. «Иначе, — думал я, — от Винтерфельда-то избавишься, да тут же и попадешь в какую-нибудь другую нацистскую группу».
— Знаешь что, Йорг? У меня есть идея. Давай сперва смоемся от Винтерфельда, а там посмотрим. Над твоим предложением касательно клуба мотоциклистов дай мне подумать еще немного.
Чертовски трудно мне было почему-то идти против Йорга. Но избавиться от членства в винтерфельдовской организации надо было в любом случае. Прочь оттуда, прочь! Потом все как-нибудь образуется.
— Вот и хорошо, сразу бы так и решил! — обрадовался Йорг. — Одно я тебе скажу: не вздумай болтать. Язык за зубами, понял? Если Виитерфельд что-нибудь заметит, мы пропали. Тогда нам обоим крышка. Эта свинья хладнокровно прихлопнет и тебя и меня за милую душу и не поморщится при этом.
Спустя две недели я снова увидел Хонштайна стоящим спиной к двери камеры. Как и в прошлый раз, меня опять назначили в караул. Очередь моя была только через месяц, но я с разрешения начальства поменялся с одним солдатом.
Итак, Хонштайн все еще находился в кутузке. Интересно, как он чувствовал себя в заключении? Бывало даже и так, что заключенные вешались в своих камерах. Тем удивительнее было увидеть, когда я заступил в караул, что камера Хонштайна похожа на цветочную лавку — повсюду стояли букеты красных гвоздик, роз. Несколько кружек и банок были заняты цветами. Письма, бандероли, пакеты лежали стопкой на столе. Откуда взялось все это?
Любопытство разбирало меня, и, когда узника увели во двор на обязательную прогулку, я заглянул в камеру. Со всех уголков страны — из Эссена, Дортмунда, Гамбурга, всевозможных небольших городов и местечек — пришли открытки с добрыми пожеланиями и призывами продолжать борьбу. Всюду лежали книги, брошюры, бандероли и посылки с продовольствием, сигаретами. Чего там только не было! С ума сойти, откуда, от кого? Спросить, что ли, у самого арестанта?