Противно мне было, но как выскажешь это товарищу, который может понять твой отказ как нарушение закона дружбы?
Я решил согласиться, а потом отыскать какую-нибудь возможность увильнуть от участия в операции.
— Ладно, пойду, — сказал я. — Когда состоится встреча?
— В воскресенье, 9 ноября, ровно в десять вечера.
— Тогда до воскресенья. Привет!
Стало быть, в воскресенье… Сегодня четверг. Осталось три дня. Как же мне отвертеться? Удрать куда-нибудь на это время? Нереально. А может быть, напиться до чертиков? Вот это идея! Лежишь как труп, икаешь: «Н-нет, н-не м-могу, фольксгеноссе В-Винтерфельд, н-не в состоянии участвовать ни в каких делах». Ну что они мне сделают? А вот что: потащат меня с собой, учинят какую-нибудь противозаконную гадость, а на меня все свалят: мол, не помнил, что делал. Нет, вариант с пьянкой не пройдет. Я должен быть трезвым. Можно еще спрятаться в какой-нибудь пивнушке в Эльберфельде — там они меня наверняка не найдут. Домой ехать нельзя — Йорг сразу отыщет меня дома.
А что будет на следующий день? Изобьют они меня за дезертирство? Изобьют, а потом окажется, что вся операция заключалась в том, чтобы писать на стенах лозунги.
Но если придется не надписи малевать, а участвовать в чем-то более серьезном?
Вот, черт возьми, западня, ловушка!
Можно было, конечно, пойти в полицию, но тогда меня арестовали бы за прошлые дела и Йорг никаких свидетельских показаний в мою пользу не дал бы. Стало быть, и этот план не подходит. Тогда надо идти на сбор, а перед началом операции постараться исчезнуть.
В конце концов я решил: пойду в воскресенье, причем трезвый как стеклышко. Они меня на мякине не проведут.
До воскресенья, однако, оставалось три дня, и трезвый образ жизни не удался. Да я не очень и стремился к нему, по правде сказать. Лучше выпить лишнюю кружку пива — только бы не думать о той дерьмовой ситуации, в которой я оказался. Размышления все равно ни к чему хорошему не приведут.
И все же в штаб-квартире я появился в воскресенье трезвый и вовремя. Даже, пожалуй, слишком рано. Кроме меня там было только два парня, совсем незнакомых.
— Хочешь, сыграем партию в скат? — спросил один из них.
— Да нет, ребята, у меня ни гроша, — отговорился я. Как они могли так спокойно играть в карты накануне
«боевой операции»? Или они ничего опасного не предполагали, или уже привыкли к подобным делам.
Постепенно собирались остальные приглашенные. Вернер, как только появился, сразу занялся проигрывателем, начал ставить пластинки с маршами. Марши следовали без перерыва один за другим.
— Вернер, неужто тебе по душе эта музыка? Трудно себе представить, — заметил кто-то.
Но марши постепенно создали определенную атмосферу. Все как будто стало несколько праздничней. Кстати, игроки в скат нашли себе третьего партнера, но играли теперь, под звуки бравурной музыки, не сидя, а стоя. Создавалось впечатление, что музыка является здесь чем-то вроде ритуального атрибута встречи.
Неожиданно откуда-то вынырнул Винтерфельд. Я не видел, как он появился. Вернеру он знаком приказал выключить проигрыватель.
— Фольксгеноссен, соратники по борьбе! — начал Винтерфельд свое выступление. Все кругом затихло, все встали по стойке «смирно», как в роте, когда появляется офицер, только без всякой команды. — Сегодня у нас историческая дата. Сорок с лишним лет назад в этот день наши предшественники, борцы старшего поколения, одержали одну из славных побед в борьбе за чистоту германской расы, 9 ноября 1938 года мужественные герои, проникнутые национал-социалистским сознанием, сделали шаг вперед к освобождению Германии от иудейской нечисти. Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить их выдающееся свершение. Почтить не только словом, но и делом. То, что они начали, мы должны продолжить и довести до конца. Ведь дело — это начало всех начал. Во исполнение этого мудрого завета да свершится то, чему суждено свершиться! Внесем наш вклад в искоренение еврейской и всякой другой иностранной скверны, все еще пачкающей нашу немецкую землю!
— Браво! Верно сказано! — закричал кто-то, и я увидел, что это Йорг. Тот самый Йорг, который научился четко определять разницу между понятиями «человек» и «иностранец».
Винтерфельд жестом восстановил тишину.
— Сейчас мы назначим несколько боевых групп, которым будет предложено осуществить кое-какие важные мероприятия. Надеюсь, все сумеют выполнить возложенные на них задачи самым наилучшим образом. Зиг хайль!
— Зиг хайль! — прозвучало в ответ оратору, и мои губы тоже непроизвольно задвигались в унисон с губами других.
Затем Винтерфельд приступил к формированию групп. Я оказался в одной команде с Франком, Вернером и Манске.
— С Вернером у вас может получиться отличное сотрудничество, — обратился ко мне, улыбаясь во весь рот, Винтерфельд. — В следующий раз мы назначим командиром группы тебя, а пока командование поручается Манске. Словом, парни, будьте начеку.
«Бог даст, следующего раза не будет», — подумал я. Хотелось бы надеяться, что не будет!
Когда мы расходились, рядом со мной оказался Веркор.
— Послушай-ка, а что произошло 9 ноября 1938 года? Наверное, что-нибудь связанное с Гитлером? — поинтересовался я.
— Да я и сам не знаю. Спроси лучше у Манске, — ответил он.
Мапске дал примерно такое пояснение:
— Неужто не слыхал никогда об «имперской кристальной ночи»? Об этом же рассказывали и даже показали сюжет по телевидению. Каждый год бывает такая просветительская передача. Водят народ за нос! Мы же ведем свою просветительскую работу, организуем разные акции. Понял?
Не совсем четкие разъяснения Манске не очень-то мне помогли. Вспомнилось, что где-то что-то о «кристальной ночи» я слышал, но сути дела так и не уяснил. Однако дальнейшие расспросы я прекратил. Главная забота ведь была в том, чтобы отвертеться как-нибудь от участия в акции. Притом я по-прежнему не имел представления, куда мы должны будем направиться и что делать. Манске-то, конечно, это знал. Может, стоило потревожить его вопросом еще раз?
«Вупперталь. В ночь на понедельник в разных районах города были зарегистрированы серьезные нарушения общественного порядка, выразившиеся в актах вандализма. Объектами нападения неизвестных злоумышленников стали дома еврейских общин и синагоги. Особенно сильно пострадал дом культуры общины. В результате взрыва и последовавшего за ним пожара здание полностью выгорело. Человеческих жертв нет. Полиция подозревает, что упомянутые преступления являются «актами напоминания» со стороны правых экстремистов о «кристальной ночи», когда 9 ноября 1938 года по всей Германии были разгромлены и сожжены еврейские молельные дома. Проведенное расследование до сих пор результатов не дало. Эксперты полиции не исключают, что инциденты могут быть связаны с хищением оружия, имевшим место в последнее время в ряде казарм нашего города».
— Мы благодарим и высоко ценим фольксгеноссе Крайеса, кандидата в унтер-офицеры, — заявил Винтерфельд на обсуждении итогов операции. — Его великолепные знания специалиста-взрывника, полученные в ходе учебной подготовки в бундесвере, он, не задумываясь и целиком руководствуясь чувством долга, поставил на службу нашему националистскому делу. Без его инициативной помощи мы не добились бы успеха, вполне соответствующего тем надеждам, которые мы возлагали на операцию, осуществленную в рамках наших усилий очистить Германию от инородных элементов.
Как потерянный стоял я в углу, слушая дифирамбы, которые пел мне Винтерфельд.
Великолепные знания! Инициативная помощь! Умеет же подать. А где-то в глубине души приятно было слышать даже такую похвалу. Но за что, за что? Меня хвалят за то, что я сумел поджечь какую-то синагогу. Мне бы запротестовать, но страх оказался сильнее. Я в общем-то был наблюдателем, а вовсе не проявлял инициативу. Манске и без меня разбирается в том, что надо знать взрывнику. Конечно, когда запальный шнур слишком глубоко запихивают в гнездо, устройство само по себе может рвануть и взрывник останется без пальцев. Я только проверил, все ли сделано так, как надо. Шнур поджег Вернер. Я мог бы остановить его, но какое право было у меня на это? Мы должны во всем стоять друг за друга!