Детектив Купер сообщил, что звонили не из Виллоубанка, Страффорды в тот вечер работали на коммутаторе сами. Эдди Страффорд положительно утверждал, что никаких звонков из автомата около одиннадцати вечера не поступало. Было три между 10.30 и полуночью, два из них — насколько ему помнится — мне: один из Брисбейна, а другой? Не помнит, может, и из Авроры. Полиция, любезно объяснил Купер, продолжит расследование. Но я чувствовала, он убежден, звонок — розыгрыш.
Во вторник утром за завтраком — обычно я завтракала с Барнардами, — беседа как-то свернула на телефонные звонки. О звонке я никому, кроме полиции, не рассказывала, и все считали, что причина интереса полиции ко мне — расспросы о выстреле. Я управлялась с бэконом и яйцами и мысленно планировала день, толком не вслушиваясь в семейную беседу. Интерес мой, однако, подскочил, когда Билл заметил:
— Ух, надо же куда понатыкали телефоны-автоматы в Авроре — жуткие местечки! Днем, когда мимо грохочут машины, и не расслышать ничего!
— А я-то думал, вы, ребята, в наши дни купаетесь в шуме и даже не замечаете его, — небрежно отозвался его отец, — с плейерами ходите, то да се.
— Да ну их, плейеры эти!
Я смотрела на Билла во все глаза, вдруг насторожившись.
— А тебе-то зачем звонить из Авроры? — как можно небрежнее, надеясь, что получается естественно, бросила я.
Билл бросил на меня быстрый взгляд.
— Мне-то, конечно, ни к чему. Это я просто себе представил. Извините, — поднялся он, — но мне позарез требуется минут десять посидеть над домашним заданием, а автобус отправляется через пятнадцать.
— А тостов? Не хочешь? — удивилась его мать. — Обычно еда для тебя главнее.
— Перевоспитываюсь, — и Билл исчез за дверью.
Я задумчиво жевала, чуть усмехаясь уголком рта. Настроение у меня поднималось, как на дрожжах. Билл? Билл Барнард? Так я и вправду ударилась в буйную панику из-за школьного розыгрыша?
А что? Вполне вероятно. Билл именно что вписывается в картинку подобного розыгрыша. Как это я не додумалась прежде? Само собой, пугать меня он и не предполагал: хотел подурачиться, а потом объяснить все, но мой дикий ужас так напугал его самого, что бедняга бросил трубку и удрал, и до сих пор боится признаться — его молниеносный уход несет все признаки поспешного бегства от неловкой ситуации. Одна закавыка — как бы мне выяснить наверняка, уходил он в субботу вечером из дома или нет?
Из приемной я позвонила сержанту Куперу. Чувствовала я себя немножко виноватой, точно бы наговариваю на Билла, а ведь я искренне симпатизировала парнишке. Но нельзя же допустить, чтобы полиция занималась поисками потенциального убийцы, если тут всего-навсего мальчишеские забавы.
Детектив поблагодарил меня.
— Мы уже порасспросили Билла Барнарда, не открывая причины расспросов. Он с готовностью признался, что был в субботу в Авроре. С дружками ездил: ходили в кино, после фильма наведались в молочный бар, а потом домой. Он решительно утверждает, что никому оттуда не звонил и никто из их компании тоже. Мы намекнули им, что в Авроре портят будки автоматов. Их отрицание, разумеется, вовсе не означает, что они и вправду не звонили.
— Конечно, — медленно проговорила я, — но вряд ли Билл пошел бы на прямое вранье. Непохоже на него.
И правда, в мои представления о нем это не укладывалось. В нем не было ни намека на злобность или на низость, и трусом он не был. Или я сильно ошибалась в мальчике. Но вот за его друзей я поручиться не могла. Кто знает, может, кто-то из них, услышав от Билла, что произошло, позвонил без его ведома. И даже если Билл и знает, но раз друг его не признается, так и Билл не станет выдавать его.
Итак, миновала неделя. Неделя, когда я вздрагивала от каждого неожиданного порыва ветра, шелеста листьев в саду, озиралась, как ни старалась удержаться, когда шагала по тротуару; то и дело взглядывала в, зеркальце машины на пустынной дороге, боясь увидеть погоню. Это была неделя, когда я стискивала зубы всякий раз, входя в темную комнату, пока пальцы торопливо нашаривали выключатель и свет наконец показывал — в комнате пусто.
Раз я, возвращаясь домой вечером, уже затемно, после осмотра пациента, поставила машину на улице. Охваченная неожиданным чувством, что что-то не так, я чуть не бегом бежала, когда уловила в темноте позади тихий шорох легких шагов, точно бы кто-то крался за мной в резиновых туфлях.
Я обернулась и завизжала, а большой колли, видно, опаздывая на ужин, промчался мимо настолько целеустремленно, что даже не заметил меня.
Из бара выскочило с десяток мужчин и обнаружили, что я цепляюсь за забор, чтобы не упасть. Первым добежал до меня Дэнис Палмер.
— Что такое? Что случилось? Боже! Да это Джеки! Джеки, что с тобой? — он схватил меня за руку. — Джеки? Ты ранена?
Я помотала головой. Редко я чувствовала себя такой отчаянно круглой дурой.
— Нет, — ответила я, поспешно выпрямляясь и радуясь, что Дэнис по-прежнему поддерживает меня за локоть. — Извини. Всего-навсего собака.
— Что за собака? — Дэнис огляделся с сердитым блеском в глазах. — Она, что, укусила тебя?
— Нет, нет, — я решила, что лучше не говорить, какая собака, вид у него был такой, точно он готов прикончить ее на месте.
— Не тронула. Просто… глупо звучит, но я услышала, как она бежит позади, а мне показалось, будто… — я умолкла. — Нет, я вовсе ничего не думала, напугалась просто до полусмерти. Извините.
— Дайте ей глоточек бренди, — предложил кто-то.
— Это же доктор Фримен! — укоризненно откликнулся другой. Точно моя принадлежность к медицине отвергала вероятность, что я способна проглотить такое ненаучное питье.
— Со мной все в порядке, благодарю. — И, обнаружив, что все по-прежнему смотрят на меня недоуменно и озабоченно, хохотнула несколько нервно. — Но если предложение о бренди еще в силе, с радостью принимаю его.
Все рассмеялись и проводили меня в бар, неловкость ситуации развеялась. Войдя на веранду, я взяла себя в руки и обернулась.
— Так вот что не так!
— Что? — тоже обернулся Дэнис.
— Фонарь погас, — беспокойно объяснила я. — Я сразу поняла — что-то по-другому. Вот почему я и не заметила собаку.
Дэнис оглянулся на темный столб.
— И правда. А я и внимания не обратил.
Я смаковала бренди и разговаривала с Дэнисом и остальными, но была рада сбежать, когда подошло время обеда. Теперь я уже совсем успокоилась, но во мне занозой сидело беспокойство, и я боялась, что оно как-то проявится. С чего вдруг погас уличный фонарь? Почему из всех фонарей Виллоубанка погас именно тот, который горел напротив моей спальни? Вот ведь нет никаких оснований думать, что это не простая случайность, совсем никаких.
Однако заснуть той ночью я не сумела. От любого поскрипывания пола, от дуновения ветерка в листьях, у меня душа ухала в пятки. Что случилось с фонарем? Перегорела лампочка, или ее разбили нарочно? Свободно могла перегореть. Разве можно незаметно разбить лампу в таком людном месте? Кто же будет стоять на тротуаре и швыряться камнями. Но могли выстрелить, и, если стрелок воспользовался, к примеру, 22 калибром или даже духовой винтовкой, то мог сделать это и средь бела дня из припаркованной машины или из-за куста сада, его никто бы не увидел, а слабый звук выстрела внимания не привлек.
Но как бы там ни было, факт тот, что теперь у отеля темно, и если кто вознамерится проникнуть ко мне незаметно, ночь самая подходящая, сам он себе устроил эту возможность или нет.
Наверное, я все-таки задремала, потому что от звонка дернулась всем телом. Я быстро включила настольную лампу. На будильнике три минуты второго. Несколько секунд я смотрела на телефон, надеясь, что звонки мне приснились, но когда телефон затрезвонил снова, чуть ли не по-человечески нетерпеливо, сняла трубку.
Звонила жена фермера, живущего милях в двух от города. Она извинительно объяснила про свою семилетнюю дочку.
— Доктор, Линда проснулась час назад в слезах, жалуется на животик. Я дала ей немножко молока с магнезией, но, по-моему, ей стало только хуже, она вся горит. Она жаловалась еще когда вернулась из школы, чаю даже перед сном не захотела, но я не придала значения. Но теперь что-то не уверена, что это пустяки.