Как странно, раздумывала я: к нему Том Барнард обращается «мистер Шредер», а миссис Шредер называет Элинор, словно знает ее гораздо лучше, чем высокого блондина.
Не прошло и десяти минут, как затрезвонил телефон, и я облегченно вздохнула: значит, с миссис Шредер все в порядке, иначе помощник не разыскал бы ее так быстро. Если, конечно, звонит он. Какая нелепость, мимолетно подосадовала я на себя: с чего мне вообще попритчилось, будто с ней что-то случилось?
Трубку снял Том Барнард.
— Да, Тед, — бодро отозвался он. Но тут же добродушное лицо его застыло. — Великий Боже, парень, — тихо, напряженно проговорил он, — ты уверен?
В гостиной и в баре стало абсолютно тихо: лицо Барнарда, односложные реплики явно показывали — что-то не так. Случилось худое. Слышно стало, как барабанит по железной крыше дождь. Взгляд мой упал на блондина, стоявшего рядом с Барнардом — он весь подобрался, глаза его не отрывались от Тома, но попытки взять трубку и поговорить с работником сам он не делал.
Очень медленно Том повесил трубку и повернулся к Карлу Шредеру, добродушное лицо его сморщилось от огорчения. Он старательно избегал вопросительных глаз светловолосого.
— Сожалею, мистер Шредер, — наконец выдавил он.
— Ее нет на ферме? — в голосе Шредера явно звучала надежда, что привело меня в недоумение. — Нет дома?
— Не в том дело, — покачал головой Том. — Дома-то она дома…
Э-э, послушайте, хотелось бы мне, чтоб это можно было сказать как-то не так жестоко, да не знаю как. Худые вести, мистер Шредер. Элинор мертва.
Шредер не шелохнулся. Лицо у него стало мертвенно белым, какую-то долю секунды он не двигался и не говорил. Я вскочила и подошла к нему: вид у него, точно вот-вот грохнется в обморок.
Наконец он выговорил лишь одно слово:
— Элинор, — шепотом.
Взяв за локоть, я легонько подтолкнула его к креслу, и он послушно сел. Вряд ли отдавая себе отчет, что делает. Я взглянула на Барнарда.
— Как это произошло? — требовательно спросила я, забыв на минуту, что я тут посторонняя и меня это никак не касается.
— Не знаю, — покачал тот головой. — Тед думает, что, скорее всего, она упала и расшибла голову. Он звонил, стучал, но дверь не открывали, тогда он вошел сам. И нашел ее.
— А он уверен — она мертва?
Барнард кивнул.
— Тед парень хладнокровный.
— Где она? — отсутствующе спросил Карл Шредер.
— На полу в гостиной лежит, — Том неловко замялся. — Тед вызвал из Авроры полицию. Наверное, они привезут лодку или тут у кого одолжат. Переплыть на тот берег — не проблема.
Озадаченная, я наблюдала за Шредером — лицо его хранило выражение, которое я никак не могла расшифровать. Ужас несомненно, но и еще что-то…
— Пожалуйста, позвоните доктору Пимброку, попросите, может, он поедет туда со мной, — ровно попросил Шредер. — Не станем дожидаться полиции.
Он точно оцепенел в странно нереальном спокойствии: словно человек, играющий роль в театральной драме, к его реальной жизни не имеющей касательства.
— Ладно, — беспокойно отозвался Барнард. — Но, — взгляд его упал на меня. — Послушайте, доктор, как считаете — это правильно? Я про то, что полиция, скорее всего, своего врача привезет? Не частного?
— Позвоните доктору Пимброку, — тускло повторил Шредер.
Я, соглашаясь, кивнула. В конце концов, возможно, как бы ни хладнокровен был этот Тед Уиллис, он мог и ошибиться. Если миссис Шредер упала и стукнулась головой, то существует вероятность, что глубокий обморок он принял за смерть.
Я поспешила к себе в номер переодеться в брюки и рубашку. Когда я вернулась, на веранде уже сидел доктор Пимброк.
— Я поеду с тобой, — заявила я. Он взглянул на меня из-под кустистых белых бровей.
— Как желаешь. Плавать-то умеешь?
— Конечно. А что?
— Если случайное бревно стукнет лодку, тут-то ты и узнаешь, насколько хорошо держишься на воде. — Его взгляд упал на плащ у меня на руке. — И не вздумай эту штуковину нацепить, не то очутишься в воде и взмаха рукой не сделаешь. Все слышат? — обратился он к остальным. — Никаких плащей! Никаких курток! Двинулись!
Все мы — Том Барнард, Карл Шредер и я — уселись в машину доктора. Барнард прихватил с собой фонарь, я тоже захватила свой. А когда фары машины высветили бурно катящиеся грязные волны, мне неохота стало переправляться через реку, пробрал холодок. Течение было не то чтобы стремительное, но безостановочное его кружение, глухой рокот заставляли меня остро ощущать его чудовищную силу. Мелькающие на поверхности обломки бревен тоже никак меня не вдохновляли.
У небольшого некрашенного сарая доктор Пимброк затормозил, и Барнард достал из кармана ключи и отпер замок. Втроем, с помощью тех, кто следовал за нами в другой машине, они быстро выволокли оттуда ялик и потащили к воде, я несла весла. Не помню, чтобы кто-то произнес хоть слово, пока мы не спустили на воду лодку.
А когда весла вставили в уключины, Шредер предложил Барнарду:
— Будем грести вместе. Я умею. А другие пусть отталкивают бревна.
Он был спокоен, владел собой, голос его звучал энергично, ровно, но двигался он с лихорадочной поспешностью, и, когда протягивал мне фонарь, я заметила — руки у него дрожат. Доктор Пимброк взглянул на стоявших и молча наблюдавших под дождем людей.
— Дождитесь тут полиции, ладно? И напомните им, переправляться лучше выше по течению за мостом, ниже в воде полно обломков.
Заняла переправа всего десяток минут: и Шредер и Том Барнард гребли мастерски. Но все-таки сила течения здорово сносила нас вниз. К счастью, ни один крупный обломок по лодке не ударил. На берег мы выбрались по траве: разлившаяся вода захватила уже и пастбища. Мы оттянули ялик подальше от голодных языков реки и молча последовали за Карлом Шредером, тот зашагал вверх по холму к дому. Дождь опять почти прекратился, под ногами хлюпала мокрая земля, да еще промокли мы до колена, оступаясь в лужи воды, пока закрепляли лодку.
Я увидела два дома неподалеку друг от друга, оба ярко освещены. Смутно проступали очертания темных силуэтов строений фермы, но интерес мой сосредоточился на ближнем из двух домов — большом, типа ранчо, к нему торопливо и размашисто шагал Шредер. На переднем крыльце нас ждал худощавый человек и, когда Шредер взбежал по ступенькам, попытался остановить его.
— Карл, — заторопился он, — не…
Но Шредер миновал его, не задерживаясь, мне даже показалось, он и не заметил его. Мы последовали за ним, слегка запыхавшись.
Едва войдя в гостиную, Шредер остановился, как вкопанный. В углу был камин, но сейчас, летом, вместо огня там стояла ваза с георгинами. Почему-то в драматической ситуации в память человека порой врезаются совершенно посторонние детали: эта ваза георгинов будет пламенеть у меня в сознании, пока мне будет служить память. В гостиной стояли кресла, диван, бар-кабинет, рядом с камином — пара столиков.
Рядом с одним на темно-золотистом ковре разметалась молодая женщина, лицом вниз. И доктор Пимброк, и я быстро, инстинктивно направились к ней, хотя всем нам сразу стало совершенно очевидно, почему Тед Уиллис не усомнился: Элинор Шредер мертва. Мы опустились рядом с ней на колени, произвели наружный осмотр, не касаясь тела, и наши глаза встретились. Ясно было также, отчего Уиллис сразу же кинулся звонить в полицию, еще до того, как позвонил в отель Шредеру.
У Элинор Шредер была красивая фигура, хорошенькое личико. Волнистые светлые волосы слиплись от крови, кровь пропитала и ковер. На затылке у нее виднелись четыре глубоких раны, и было ясно, что одна из них, а возможно и все — проникающие. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно.
Мы с доктором Пимброком встали.
— Я до нее не дотрагивался. Вообще не дотрагивался ни до чего. Только до телефона, — произнес Тед Уиллис.
Пимброк кивнул.
— И другие не должны, — коротко распорядился он. — Чтоб не осталось отпечатков. Ни мебель не трогайте, ничего.