В письме домой я поинтересовалась, что выяснилось на суде, но мать ответила только, что слушание отложено, а дату сообщат позднее. Я была занята собственной жизнью и пока вернулась в Брисбейн, дело Шредера стало для меня далеким и нереальным.
Даже теперь, когда я опять ехала в Виллоубанк в первый раз с того уикэнда, я и думать не думала об убитой Элинор. Все внимание я сосредоточила на дороге — насколько могла разглядеть ее.
Монотонный ритм «дворников» едва успевал за потоками дождя на ветровом стекле, и я не успевала следить за кинжально прямыми, короткими лучами фар, поэтому я совсем сбавила ход, жалея, что не выехала из Брисбейна раньше, тогда, пожалуй, и добралась бы до места засветло. Тут что, всегда идет дождь? — раздраженно и несправедливо подумала я.
Когда мать несколько часов назад сказала: «Джеки, ты бы поторопилась», я небрежно отмахнулась: «Езды-то часа на три всего! Не сафари через весь контитент, да и дорога знакомая!» В Виллоубанк ездила я меньше года назад, когда дядя Пимброк впервые предложил мне взять его практику на время отъезда в Англию.
«Конечно, — сказал он тогда, — уедем мы не раньше мая. Жена считает, что чудесно бы поехать на Рождество, но я не собираюсь менять летний Квинсленд на декабрьский Норфолк, не в нашем возрасте!»
Сейчас стоял только январь, но неделю назад он позвонил мне: сестра его жены в Норфолке попала в автокатастрофу, и миссис Пимброк не терпелось поехать. Не могу ли я приехать сейчас же? Пронеслась лихорадочная неделя: я бешено крутилась, подчищая дела, расплачиваясь с обязательствами. Вот, пожалуйста, результат: мой «остин-1800» чуть не наощупь катит в потемках, в летнюю грозу по дороге, которая оказывается не так уж мне знакома, как я наивно воображала. Обитатели Виллоубанка — все его три сотни или сколько их там — оставались без врача с предыдущего утра, но живут они всего в двенадцати милях от Авроры, города куда больше их, где есть две больницы и восемь-десять врачей, так что не такие уж огромные неудобства они испытывают.
Я кинула взгляд на спидометр. По моим подсчетам должна бы уже приехать. Миновав белый мост, я слегка нахмурилась: я не помнила, чтобы в тот раз ехала мостом, но не помнила я и других примет дороги, так что, может, был и мост. Однако, лучше все-таки притормозить у первого же дома и спросить, правильно ли я еду.
Почти тут же в пелене дождя замаячил дом, совсем рядом с дорогой, справа. Свет в окнах горел, и, остановив машину, я стрелой полетела под козырек крыльца. Так как когда я уезжала из Брисбейна, дождя не было, плащ мой лежал, заботливо упакованный на дне чемодана в багажнике. Нажимая кнопку звонка у парадной, я ощущала, как штормовой ветер пронизывает меня до нутра, летнее платье не защита, а липкая жара дня превращается в леденящий озноб.
Нетерпеливо я позвонила второй раз — над крыльцом вспыхнул свет, и дверь распахнулась: на пороге, преграждая вход, стоял высокий мужчина лет тридцати; в руках у него книга, а в глазах — явно враждебный блеск.
— Что угодно?
— Извините, но я…
И пораженно споткнулась — я узнала Карла Шредера. Конечно же! Ну и идиотка я! Мост был новый — построенный взамен того, снесенного в наводнение. Спеша миновать дождь, я свернула не на ту дорогу и не узнала дом, мчась от машины.
— Так что же?
На миг я испугалась его и разозлилась на себя: он, пожалуй, заметил, как изменилось у меня лицо, когда я узнала его.
— Э… э… боюсь, я… то есть, извините за беспокойство, — несвязно мямлила я, — Я в Виллоубанк еду, и мне показалось, свернула вроде бы не туда.
Он посмотрел мимо меня на хвостовые огоньки моей машины.
— Похоже на то, если машина стоит по направлению пути.
Отступив, Шредер пригласил меня войти. Огромным усилием воли я заставила себя не смотреть на то место, где лежал тогда труп Элинор. Не отрывая глаз от лица Шредера, я все-таки успела заметить, что ковер сменили: вместо золотистого лежит темно-зеленый, и мебель не то переставили, не то сменили. Карл Шредер старался изгнать видение трупа жены. Интересно, насколько ему это удалось.
— Откуда едете? — на лице у него ни промелька узнавания, никаких воспоминаний с той ночи у него не зацепилось.
— Из Брисбейна.
— Да, не на ту ветку свернули на развилке перед мостом. Возвращайтесь, повернете после моста направо, а уж оттуда город всего в нескольких милях.
Он рассмотрел, что я вымокла до нитки.
— Вы замерзли…
— Ничего. Еще десяток минут — и я на месте. Извините еще раз за беспокойство.
Он не ответил, но свет над крыльцом оставил гореть, пока я добежала до машины. Пустив мотор, разворачиваясь, я оглянулась, чтобы помахать в знак благодарности, но он уже скрылся в доме и запер дверь.
Я снова проехала по мосту, свернула на другую ветку и через минуту уже въезжала в крохотный городишко. Виллоубанк был таким, каким мне помнился: с широкой главной улицей, обрамленный тропическими деревьями с ярко-красными цветами.
Пока Пимброки были в отпуске, дом их должны были ремонтировать, и мы договорились, что поселюсь я в отеле, и скоро я увидела его на дальнем углу главной улицы. Здание старое, но ухоженное, довольно симпатичное — длинное, приземистое, с белыми обшивочными досками и зеленой, из рифленого железа, крышей. Длинная веранда почти на уровне земли, вокруг ее опор вьются розы. Однако особо вникать в архитектуру я не стала — схватила свою докторскую сумку, чемодан и помчалась в холл.
Хозяином по-прежнему был Том Барнард, они с женой тотчас вышли встретить меня и проводили в мой номер — небольшой: спальня, гостиная и ванная, обставленные разумно и уютно.
— У вас, доктор Фримен, личный телефон, — объяснил мне Том. — Напрямую соединен с почтой, через коммутатор не проходит. Не то чтобы, правда, — усмехнулся он, — отель мог похвастать коммутатором.
Я улыбнулась. Мне Барнарды понравились еще в тот раз, год назад: симпатичные простые люди.
— Приятная неожиданность в таком городке, — прокомментировала я, оглядывая то, что должно было стать моим домом на целый год.
— У нас тут директор школы жил, холостяк, — объяснила миссис Барнард. — Целых одиннадцать лет жил, так что в комнатах все устроено для него. В прошлом году он ушел на пенсию, а новый, женатый, снял себе дом — вот номер и стоит свободный. Ваш приезд вместо доктора Пимброка устраивает нас лучше некуда. А теперь быстренько переодевайтесь. Вы ведь, наверное, и не обедали еще?
— Нет. — Я начала ощущать и последствия пропущенного ланча.
— Других гостей у нас нет, а сами мы уже пообедали. Так что приготовлю что-нибудь и принесу сюда. Или хотите, — она приостановилась в дверях, — посидите с нами в гостиной, там пообедаете? У нас камин топится, а то холодина сегодня, прямо нелепая для конца января.
Я ответила, что с удовольствием пообедаю в их компании. И через пятнадцать минут уже насыщалась бифштексом в гостиной, познакомившись с шестнадцатилетним сыном Барнардов Биллом — высоким долговязым школьником с взлохмаченными волосами и дружелюбной ухмылкой, и семейным котом, сонным Твитом: тот вежливо потерся о мои коленки и снова удалился на подлокотник кресла у камина. Бен Шорт, работник, то дремавший, то почитывающий газетку, кивнул в знак того, что узнал меня.
Когда миссис Барнард принесла бифштекс, я извинилась, что приехала так поздно и причинила ей столько хлопот.
— Планировала добраться засветло, но такой дождина, еле ползла. Да еще повезло! Я и до сих пор могла бы катить невесть куда, свернула у моста неправильно. К счастью, у меня отложилось, что в тот раз моста я вроде как не проезжала, так что притормозила у первого же дома и спросила дорогу. Конечно, когда дверь открыл Карл Шредер, я поняла, где я. Под дождем и дом-то его не узнала.