- Что же, валить?
- Вали.
Махин старательно вывел единицу.
- Ну, вот теперь пойдем в магазин. Вот тут на углу: фотографические принадлежности. Мне кстати рамка нужна, вот на эту персону.
Он достал фотографическую карточку большеглазой девицы с огромными волосами и великолепным бюстом.
- Какова душка? А?
- Да, да. Как же...
- Очень просто. Пойдем.
Махин оделся, и они вместе вышли.
III
В входной двери фотографического магазина зазвонил колокольчик. Гимназисты вошли, оглядывая пустой магазин с полками, установленными принадлежностями, и с витринами на прилавках. Из задней двери вышла некрасивая с добрым лицом женщина и, став за п 1000 рилавком, спросила, что нужно.
- Рамочку хорошенькую, мадам.
- На какую цену? - спросила дама, быстро и ловко перебирая руками в митенках, с опухшими сочленениями пальцев, рамки разных фасонов. - Эти на пятьдесят копеек, а эти подороже. А вот это очень миленький, новый фасон, рубль двадцать.
- Ну, давайте эту. Да нельзя ли уступить? Возьмите рубль.
- У нас не торгуются, - достойно сказала дама.
- Ну, бог с вами, - сказал Махин, кладя на витрину купон.
- Давайте рамочку и сдачу, да поскорее. Нам в театр не опоздать.
- Еще успеете, - сказала дама и стала близорукими глазами рассматривать купон.
- Мило будет в этой рамочке. А? - сказал Махин, обращаясь к Мите.
- Нет ли у вас других денег? - сказала продавщица.
- То-то и горе, что нету. Мне дал отец, надо же разменять.
- Да неужели нет рубля двадцати?
- Есть пятьдесят копеек. Да что же, вы боитесь, что мы вас обманываем фальшивыми деньгами?
- Нет, я ничего.
- Так давайте назад. Мы разменяем.
- Так сколько вам?
- Да, стало быть, одиннадцать с чем-то.
Продавщица пощелкала на счетах, отперла конторку, достала десять рублей бумажкой и, пошевелив рукой в мелочи, собрала еще шесть двугривенных и два пятака.
- Потрудитесь завернуть, - сказал Махин, неторопливо взяв деньги.
- Сейчас.
Продавщица завернула и завязала бечевкой.
Митя перевел дыхание, только когда колокольчик входной двери зазвенел за ними, и они вышли на улицу.
- Ну вот тебе десять рублей, а эти дай мне. Я тебе отдам.
И Махин ушел в театр, а Митя пошел к Грушецкому и рассчитался с ним.
IV
Через час после ухода гимназистов хозяин магазина пришел домой и стал считать выручку.
- Ах, дура косолапая! Вот дура-то, - закричал он на свою жену, увидав купон и тотчас же заметив подделку. - И зачем брать купоны.
- Да ты сам, Женя, брал при мне, именно двенадцатирублевые, - сказала жена, сконфуженная, огорченная и готовая плакать. - Я и сама не знаю, как они меня обморочили, - говорила она, - гимназисты. Красивый молодой человек, казался такой комильфотный.
- Комильфотная дура, - продолжал браниться муж, считая кассу. - Я беру купон, так знаю и вижу, что на нем написано. А ты, я чай, только рожу гимназистов рассматривала на старости лет.
Этого не выдержала жена и сама рассердилась.
- Настоящий мужчина! Только других осуждать, а сам проиграешь в карты пятьдесят четыре рубля - это ничего.
- Я - другое дело.
- Не хочу с тобой говорить, - сказала жена и ушла в свою комнату и стала вспоминать, как в ее семье не хотели выдавать ее замуж, считая мужа ее гораздо ниже по положению, и как она одна настояла на этом браке; вспомнила про своего умершего ребенка, равнодушие мужа к этой потере и возненавидела мужа так, что подумала о том, как бы хорошо было, если бы он умер. Но, подумав это, она испугалась своих чувств и поторопилась одеться и уйти. Когда ее муж вернулся в квартиру, жены уже не было. Она, не дожидаясь его, оделась и одна уехала к знакомому учителю французского языка, который звал нынче на вечер.
V
У учителя французского языка, русского поляка, был парадный чай с сладкими печениями, а потом сели за несколько столов в винт.
Жена продавца фотографических принадлежностей села с хозяином, офицером и старой, глухой дамой в парике, вдовой содержателя музыкального магазина, большой охотницей и мастерицей играть. Карты шли к жене продавца фотографических принадлежностей. Она два раза назначила шлем. Подле нее стояла тарелочка с виноградом и грушей, и н 1000 а душе у нее было весело.
- Что же Евгений Михайлович не идет? - спросила хозяйка с другого стола. Мы его пятым записали.
- Верно, увлекся счетами, - сказала жена Евгенья Михайловича, - нынче расчеты за провизию, за дрова.
И, вспомнив про сцену с мужем, она нахмурилась, и ее руки в митенках задрожали от злобы на него.
- Да вот легок на помине, - сказал хозяин, обращаясь к входившему Евгенью Михайловичу. - Что запоздали?
- Да разные дела, - отвечал Евгений Михайлович веселым голосом, потирая руки. И, к удивлению жены, он подошел к ней и сказал:
- А знаешь, я купон-то спустил.
- Неужели?
- Да, мужику за дрова.
И Евгений Михайлович рассказал всем с большим негодованием, - в рассказ его включала подробности его жена, - как надули его жену бессовестные гимназисты.
- Ну-с, теперь за дело, - сказал он, усаживаясь за стол, когда пришел его черед, и тасуя карты.
VI
Действительно, Евгений Михайлович спустил купон за дрова крестьянину Ивану Миронову.
Иван Миронов торговал тем, что покупал на дровяных складах одну сажень дров, развозил ее по городу и выкладывал так, что из сажени выходило пять четверок, которые он продавал за ту же цену, какую стоила четверть на дровяном дворе. В этот несчастный для Ивана Миронова день он рано утром вывез осьмушку и, скоро продав, наложил другую еще осьмушку и надеялся продать, но провозил до вечера, добиваясь покупателя, но никто не купил. Он все попадал на опытных городских жителей, которые знали обычные проделки мужиков, продающих дрова, и не верили тому, что он привез, как он уверял, дрова из деревни. Сам он проголодался, иззяб в своем вытертом полушубке и рваном армяке; мороз к вечеру дошел до двадцати градусов; лошаденка, которую он не жалел, потому что собирался продать ее драчам, совсем стала. Так что Иван Миронов готов был даже с убытком отдать дрова, когда ему встретился ходивший за табаком в магазин и возвращавшийся домой Евгений Михайлович.
- Возьмите, барин, задешево отдам. Лошаденка стала совсем.