Заслушавшись удивительного рассказчика, Элис старался не проронить ни звука, старик говорил так, словно сейчас стоял среди чудес удивительного мира, и речь его заворожила Элиса. Дыхание стеснилось в его груди, ему казалось, точно они со стариком уже спустились в глубокую шахту, что он навеки попал во власть могучих чар и никогда больше не вырвется отсюда и не увидит милого дневного света. Но в то же время ему казалось, будто старик открыл ему неведомый и заманчивый мир, в который влеклась его душа, ибо все волшебство этого мира казалось ему давно знакомым, как будто его туманный образ витал перед ним в смутных таинственных грезах и был ему знаком от незапамятной младенческой поры.
— Знайте же, Элис Фрёбом, — закончил старик свою речь, — я описал вам все великие достоинства того состояния, для которого вы созданы от рождения, которое уготовано для вас самой природой. Теперь обдумайте мой совет и поступайте так, как вам подскажет собственное разумение!
С этими словами старик проворно встал со скамьи и удалился быстрым шагом, не сказав больше ничего на прощание и даже не оглянувшись. Вскоре он пропал из виду.
В трактире между тем воцарилась тишина. Могущество крепкого эля (пива) и водки одолело пирующих матросов. Одни под шумок смылись со своими девчонками, другие полегли и храпели из всех углов. Элис, у которого не осталось другого пристанища, попросился ночевать в трактире и получил в свое распоряжение небольшую каморку.
Едва только он улегся на кровати, как сон осенил крылами его усталые вежды. Ему пригрезилось, будто он очутился на прекрасном корабле, корабль плывет на всех парусах, а вокруг расстилается зеркальная гладь; но, кинув взгляд на волны, он разглядел, что вместо моря внизу была плотная и прозрачная сверкающая твердь; корабль, как по волшебству, растаял и растворился в ее мерцании, и Элис очутился на хрустальном дне, а над собою увидел черноту блистающих каменных сводов. Ибо то, что он сначала принимал за небеса, оказалось горной породой. Влекомый неведомой силой, он шагнул вперед, но в тот же миг все вокруг заколебалось и вздыбилось, закурчавилось пенистой зыбью, и со дна поднялись дивные цветы и растения, переливающиеся металлическим блеском; всё новые цветущие побеги, покрываясь листвой, виясь вырастали из бездонной глубины и сплетались в кружевные узоры. Дно было столь прозрачно, что Элису отчетливо были видны даже корни растений, но взгляд его, все дальше проникая вглубь, скоро начал различать в самом низу бесчисленные сонмы прекрасных юных дев, которые, блистая белизной нагих плеч, соединили руки в едином хороводе, а из их сердец произрастали корни всех цветов и растений; когда девы улыбались, сладостные аккорды воспаряли под обширными сводами, и все выше и радостнее вытягивались кверху металлические цветы. Невыразимое чувство страдания и блаженства охватило юношу, целый мир любви, неутолимой тоски и сладострастной неги возник в его душе.
— Туда! К вам, в глубину! — воскликнул он и, простирая руки, бросился ниц на хрустальную твердь. Но твердь расступилась, и он полетел, паря в мерцающем эфире.
— Ну что, Элис Фрёбом? Нравится ли тебе в этом великолепии? — вопросил могучий голос.
Элис увидел рядом старого рудокопа, но пока он смотрел, старик стал расти и превратился наконец в великана, точно отлитого из ярой меди. Не успел Элис ужаснуться этому зрелищу, как вдруг из глубин зажегся свет, словно блеснула молния, и в его сиянии явился лик царственной жены. Восторг, охвативший Элиса, обуял его с такой силой, что перешел в нестерпимый, всесокрушительный страх. Старик обхватил его за плечи и громовым голосом рек:
— Берегись, Элис Фрёбом, это — царица. Еще не поздно оглянуться наверх!
Элис невольно обернул лицо кверху и увидел свет ночных звезд, достигавший к нему сквозь расселину свода. Тихий голос, исполненный безутешной печали, позвал его. То был голос его матери. Ему почудилось, что она показалась вверху на краю расселины. Но позвала его другая — юная и прелестная девушка окликнула его по имени и протянула к нему руку в узкую щель.
— Подними меня к себе наверх! — крикнул он старику. — Ведь я жилец верхнего мира, где царит ласковый небесный свет!
— Берегись, Элис Фрёбом! — молвил глухо старик. — Берегись! Будь верен царице, ты ей предался.
Но, взглянув еще раз в застывшее лицо державной жены, Элис ощутил, как все его существо, растворяясь, сливается с окружающим камнем. Обуреваемый невыразимым ужасом, он дико вскрикнул и пробудился от чудного сна, но долго еще душа его трепетала от пережитого восторга и ужаса.