— Пять дней, Иуда, пять дней. Ты должен был так долго оставаться там?
— Ты могла бы пойти туда вместе со мной.
— И что бы я там делала? Слушала жен твоих братьев? Что у меня с ними общего? И с твоей матерью мы так непохожи!
Она хныкала и жаловалась, как капризный ребенок.
Фамарь предложила Иру молоко.
— Вина, — сказал он и сделал резкое движение рукой, явно находясь в мрачном настроении. — Я хочу вина!
— А я буду пить молоко, — сказал Иуда, и его глаза открылись ровно настолько, чтобы взглянуть на Фамарь.
Вирсавия подняла голову:
— Эй! Дай мне молоко. Я буду служить своему мужу, а ты ухаживай за моим сыном.
Взяв кувшин, она отлила немного молока в чашу, сунула ее Иуде и поставила кувшин недалеко от него, чтобы в следующий раз он сам смог себя обслужить.
Когда Фамарь вернулась с вином для Ира, Вирсавия все еще изводила Иуду.
— Какая польза от того, что ты повидал своего отца, Иуда? Что-нибудь изменилось? Ты всегда возвращаешься домой несчастным. Пусть Иаков оплакивает свою вторую жену и сына. Забудь о нем. Каждый раз, когда, навестив его, ты приходишь домой, ты делаешь мою жизнь ужасной!
— Я не оставлю отца, — сказал Иуда и стиснул зубы.
— Почему? Он тебя оставил. Жаль, что старик все не умирает и не избавляет всех нас…
— Хватит! — закричал Иуда.
Фамарь видела, что не гнев, а боль заставила его закричать. С искаженным лицом он запустил руки в волосы и зачесал их назад.
— Хотя бы раз, Вирсавия, попридержи свой язык! — Он поднял голову и свирепо посмотрел на нее. — А еще лучше, оставь меня!
— Как ты можешь разговаривать со мной с такой злобой? — Она сердито заплакала. — Я мать твоих сыновей. Трех сыновей!
— Трех никудышных сыновей.
Прищурившись, Иуда холодно взглянул на Ира.
У Фамари упало сердце. Она боялась, что Иуда скажет ему то, что приведет Ира в раздражение. В присутствии отца ее муж сдержится, но потом всю злость сорвет на ней.
Вирсавия продолжала говорить, пока Фамарь не захотелось закричать ей, чтобы она остановилась, чтобы ушла, чтобы имела хоть крупицу здравого смысла. К счастью, Вирсавия стремительно вышла, и в комнате воцарилась тишина.
Фамарь осталась одна, чтобы служить обоим мужчинам. Напряженная атмосфера в комнате пугала ее. Она снова наполнила чашу Ира вином. Он осушил ее и протянул жене. Прежде чем наполнить ее опять, Фамарь бросила на Иуду быстрый взгляд. Ир хмуро посмотрел на нее, а затем на отца.
— Следующие пять дней за стадами могут посмотреть Онан и Шела. Я собираюсь навестить своих друзей.
Иуда медленно поднял голову и взглянул на сына:
— Ты?
Голос был тихий, взгляд тяжелый.
Ир изменил тон. Он заглянул в свою чашу и осушил ее.
— Конечно, с твоего позволения.
Иуда пристально посмотрел на Фамарь и отвел взгляд.
— Иди. Но не устраивай скандала на этот раз.
На щеке Ира дернулся мускул:
— Я никогда не начинаю скандалы.
— Конечно, нет, — насмешливо проговорил Иуда.
Ир встал и приблизился к Фамари. Она инстинктивно подалась назад, но он крепко схватил ее за руку и притянул к себе:
— Я буду скучать по тебе, моя прелесть.
Выражение, с каким были произнесены эти слова, сводило на нет их смысл. Его пальцы больно впились в ее тело. Он отпустил ее, но ущипнул за щеку:
— Не тоскуй. Я ухожу ненадолго!
Когда Ир ушел, Иуда вздохнул с облегчением. Вряд ли он замечал присутствие Фамари. Склонившись, он обхватил голову руками, как будто она болела. Фамарь присела на корточки и ожидала, когда он прикажет ей уйти. Он молчал. Когда Акса принесла хлеб, Фамарь поднялась, взяла у нее маленькую корзинку с хлебом и кивком головы велела ей сесть возле двери. Приличия должны быть соблюдены.
— Акса испекла хлеб, мой господин.
Не дождавшись ответа, Фамарь нарезала хлеб и один ломоть положила перед свекром. Она налила чашу молока и взяла с блюда небольшую гроздь винограда, затем разломила гранат, так что сочные бусинки легко можно было извлечь из его внутренности.
— Твой отец Иаков здоров?
— Насколько это можно ожидать от человека, оплакивающего потерю любимого сына, — с горечью произнес Иуда.
— Один из ваших братьев умер?
Иуда поднял голову и взглянул на нее.
— Давно. Еще до твоего рождения.
— И он до сих пор скорбит? — спросила она удивленно.
— Он до могилы будет оплакивать этого мальчика.
Никогда Фамарь не видела такого выражения муки. Она жалела Иуду и не знала, как отвлечь его от печальных мыслей. Выражение его лица немного смягчилось. Внимание, с каким он рассматривал ее, смутило Фамарь, особенно когда его взгляд стал суровым.