Я сурово посмотрел на нее:
— Тетя Далия, это что — шантаж?
— Конечно, ты разве сомневался? — И она унеслась прочь.
Я снова опустился на стул и принялся задумчиво жевать остывший бекон. Вошел Дживс.
— Чемоданы уложены, сэр.
— Хорошо, Дживс, — вздохнул я. — Едем.
— Всю свою жизнь, Дживс, — сказал я, прервав молчание, которое длилось восемьдесят семь миль, — всю свою жизнь я попадаю в самые абсурдные передряги, но такого абсурда, как этот, я и представить себе не мог.
Мы катили в моем добром старом спортивном автомобиле, приближаясь к «Тотли-Тауэрсу», я за рулем, Дживс рядом, чемоданы сзади на откидном сиденье. Мы тронулись в путь в половине двенадцатого, и сейчас солнце сияло особенно весело на ясном предвечернем небе. Был погожий благодатный денек, уже по-осеннему свежий и приятно бодрящий — при других обстоятельствах меня бы распирала радость, я бы без умолку болтал, приветственно махал встречным сельским жителям, может быть, даже напевал что-нибудь бравурное.
При других обстоятельствах… Если что и невозможно было изменить, так это обстоятельства, поэтому никакого бравурного пения с моих уст не срывалось.
— Да, такого я и представить себе не мог, — повторил я.
— Прошу прощения, сэр?
Я нахмурился. Дживс решил дипломатничать, но время для своих штучек выбрал на редкость неудачное.
— Перестаньте притворяться, Дживс, — сухо сказал я. — Вам все отлично известно. Во время моего разговора с теткой вы были в соседней комнате, а ее реплики вполне можно было услышать на Пиккадилли.
Дживс оставил свои дипломатические уловки.
— Да, сэр, должен признаться, суть беседы от меня не ускользнула.
— Давно бы так. Вы согласны, что положение аховое?
— Не исключаю, сэр, что обстоятельства, в которые вы попадете, могут оказаться весьма и весьма щекотливыми.
Меня одолевали мрачные предчувствия.
— Если бы начать жизнь заново, Дживс, я предпочел бы родиться сиротой и не иметь ни одной тетки. Это турки сажают своих теток в мешки и топят в Босфоре?
— Насколько я помню, сэр, топят они не теток, а одалисок.
— Странно, почему теток не топят? Сколько от них зла во всем мире! Каждый раз, как ни в чем не повинный страдалец попадает в безжалостные когти Судьбы, виновата в этом, если копнуть поглубже, его родная тетка, это говорю вам я, Дживс, можете кому угодно повторить, ссылаясь на меня.
— Над этим стоит задуматься, сэр.
— Не пытайтесь убеждать меня, что есть тетки плохие, а есть хорошие. Все они, если приглядеться, одинаковы. Ведьминское нутро рано или поздно проявится. Возьмите нашу тетушку Далию, Дживс. Я всегда считал ее воплощением порядочности и благородства, и чего она требует от меня сейчас? Обществу известен Вустер, срывающий с полицейских каски. Потом Вустера обвинили в том, что он ворует сумочки. Но этого мало, тетке захотелось познакомить мир с Вустером, который приезжает погостить в дом мирового судьи и в благодарность за его хлеб-соль крадет у него серебряную корову. Какая гадость! — праведно негодовал я.
— Очень неприятное положение, сэр.
— А интересно, Дживс, как примет меня старикашка Бассет?
— Будет любопытно наблюдать за его поведением, сэр.
— Не выгонит же он меня, как вы думаете? Ведь я как-никак получил приглашение от мисс Бассет.
— Конечно, не выгонит, сэр.
— Однако вполне возможно, что он глянет на меня поверх пенсне и с презрением хмыкнет. Не слишком вдохновляющая перспектива.
— Да уж, сэр.
— Я что хочу сказать? Ведь и без этой коровы я попал бы в достаточно затруднительные обстоятельства.
— Вы правы, сэр. Осмелюсь поинтересоваться: в ваши намерения входит выполнить пожелание миссис Траверс?
Когда ведешь автомобиль со скоростью пятьдесят миль в час, ты лишен возможности в отчаянии воздеть руки к небу, а только так я мог бы выразить обуревавшие меня чувства.
— Не могу решить, Дживс, совсем измучился. Помните того деятеля, которого вы несколько раз цитировали? Ну, он еще чего-то там жаждал, потом про трусость, одним словом, из кошачьей пословицы.
— Вы имеете в виду Макбета, сэр, героя одноименной драмы покойного Уильямса Шекспира? О нем сказано: «В желаниях ты смел, а как дошло до дела — слаб. Но совместимо ль жаждать высшей власти и собственную трусость сознавать? И хочется, и колется, как кошка в пословице».