Первое чаепитие в «Тотли-Тауэрс» я не включил в число приятных воспоминаний. Приехав в загородный дом, я обычно пью чай с особым удовольствием. Потрескивают дрова в камине, полумрак, запах намазанных сливочным маслом тостов, чувство покоя, уют — вот это жизнь! Я всеми глубинами своего существа отзываюсь на ласковую улыбку хозяйки дома, на заговорщический шепот хозяина, когда он, тронув меня за рукав, приглашает посидеть с ним в охотничьей гостиной и выпить виски с содовой. Тут в Бертраме Вустере просыпается все самое доброе.
Странная манера Гасси разрушила это ощущение bien-etre[5] почему-то казалось, он хочет внушить нам, что хозяин дома он. Наконец все разбрелись, оставив нас вдвоем, и мне стало легче. Здесь все кишмя кишит тайнами, попробую их разведать.
Однако для начала следует установить, на какой стадии находятся отношения Мадлен и Гасси, причем узнать из его собственных уст. Она уверяла меня, что все прекрасно, но в таких делах не грех лишний раз удостовериться.
— Я только что видел Мадлен, — заметил я. — Она мне сказала, что вы по-прежнему жених и невеста. Это верно?
— Конечно. Был небольшой период временного охлаждения из-за того, что я вынимал мушку из глаза Стефани Бинг, ну, я слегка запаниковал и попросил тебя приехать. Надеялся, ты нас помиришь. Но сейчас такая необходимость отпала. Я занял твердую позицию, и теперь все уладилось. Но уж раз ты приехал, можешь остаться на денек-другой.
— Большое спасибо.
— Надеюсь, ты будешь рад встретить здесь свою тетушку. Кажется, она приезжает нынче вечером.
Ничего не понимаю. Тетка Агата в больнице, у нее желтуха. Я навещал ее третьего дня, принес цветы. О тетушке Далии и говорить нечего, она бы известила меня, что планирует высадку в «Тотли-Тауэрс».
— Ты что-то перепутал.
— Ничего я не перепутал. Мадлен показала мне телеграмму, которая пришла сегодня утром: миссис Траверс просит приютить ее дня на два-три. Отправлена из Лондона, я обратил внимание, так что сейчас она, надо думать, уже проехала Бринкли.
Я все никак не мог взять в толк, что он такое плетет.
— Ты что же, говоришь о моей тетке Далии?
— Ну конечно, я говорю о твоей тетке Далии.
— То есть она приедет сюда нынче вечером?
— Именно так.
Час от часу не легче! Я закусил губы, не пытаясь скрыть, как сильно я встревожен. Неожиданное решение тетки последовать за мной в «Тотли-Тауэрс» может означать только одно: хорошенько все обдумав, тетя Далия усомнилась, что у меня хватит воли дойти до победного конца, и сочла необходимым явиться сюда лично, дабы не позволить мне уклониться от выполнения возложенной ею миссии. А поскольку я твердо решил всенепременно уклониться — не избежать мне крупных неприятностей. Боюсь, она поступит с ослушником племянником примерно так, как поступала в былые дни на травле, когда гончей не удавалось выгнать лисицу из норы.
— А скажи, — продолжал Гасси, — громко ли она сейчас говорит? Я почему спрашиваю: если она станет кричать на меня, как на охоте, придется ее круто осадить. Довольно я натерпелся в Бринкли, больше не желаю.
Надо бы как следует обмозговать сквернейшее положение, в котором я оказался и которое приезд тетки еще больше осложняет, но тут я сообразил, что сам Бог велит мне попробовать разгадать одну из бесчисленных загадок.
— Послушай, Гасси, что с тобой произошло? — спросил я.
— А?
— Когда случилась эта перемена?
— Какая перемена?
— Ну вот, например, ты сказал, что придется круто осадить тетю Далию. А в Бринкли ты перед ней как осиновый лист дрожал. Еще один пример: ты велел Споду не молоть чепухи. Кстати, о чем именно он молол чепуху?
— Не помню. Он столько всякой чепухи мелет.
— У меня бы не хватило смелости сказать Споду: «Перестаньте молоть чепуху», — честно признался я.
Моя искренность тут же принесла добрые плоды.
— Ну что ж, Берти, если начистоту, — ответил Гасси, сбрасывая маску, — то неделю назад и у меня бы не хватило смелости.
— А что случилось неделю назад?
— Я пережил духовное возрождение. Благодаря Дживсу. Вот гений!
— А—а!
— Мы все словно маленькие дети, которые боятся темноты, а Дживс — мудрый учитель, он берет нас за руку и...
— Зажигает свет?
— Именно. Хочешь послушать, как все было?
Я заверил его, что весь внимание. Устроился поудобнее в кресле, закурил сигарету и приготовился слушать исповедь Гасси.
Гасси сосредоточенно задумался. Я понимал, что он выстраивает в уме факты. Вот он снял очки, протер их.
— Неделю назад, Берти, — наконец заговорил он, — я оказался в полнейшем тупике. Мне предстояло испытание, при одной мысли о котором чернело в глазах. До моего сознания дошло, что после венчания я должен буду произнести во время завтрака спич.
— Как же иначе.
— Знаю, но почему-то я об этом не задумывался, а когда задумался, мне будто кирпич на голову свалился. И знаешь, почему мысль об этом спиче повергла меня в такой кромешный ужас? Потому что среди гостей на завтраке будут Родерик Спод и сэр Уоткин Бассет. Ты хорошо знаешь сэра Уоткина?
— Не очень. Он меня однажды оштрафовал на пять фунтов в полицейском суде.
— Можешь мне поверить: упрям как осел, к тому же нипочем не хочет, чтобы я женился на Мадлен. Во-первых, он спит и видит выдать ее за Спода, который, должен заметить, любит ее с пеленок.
— В самом деле? — вежливо отозвался я, пытаясь скрыть изумление по поводу того, что кто-то иной кроме дипломированного идиота вроде Гасси способен по доброй воле влюбиться в сию барышню.
— Да. Только она-то хочет выйти замуж за меня, но это еще не все: Спод отказывается на ней жениться. Он, видите ли, возомнил себя Избранником Судьбы и считает, что брак помешает ему выполнить его великое предназначение. В Наполеоны метит.
Тьфу, совсем он меня запутал, надо сначала со Сподом разобраться. Нечего примешивать сюда Наполеона.
— О каком предназначении ты толкуешь? Он что, какая—нибудь важная шишка?
— Ты газет совсем не читаешь, да? Родерик Спод — глава и основатель «Спасителей Англии», это фашистская организация, ее чаще называют «Черные трусы». Спод задался целью сделаться диктатором, — если только его сподвижники не раскроят ему череп бутылкой, у них чуть не каждый вечер попойка.
— Вот это фокус!
До чего же я проницателен, сам себе удивляюсь. Как только я увидел Спода, я подумал, вы, надеюсь, помните: «Черт подери. Диктатор!», и он действительно оказался Диктатором. Я попал в самую точку, не хуже знаменитых сыщиков, которые увидят идущего по улице человека и методом дедукции определяют, что он удалившийся от дел фабрикант, его предприятия изготовляют тарельчатые клапаны, зовут этого прохожего Робинсон, он страдает от ревматических болей в правой руке, живет в Клапеме.
— Провалиться мне на этом месте! Так я и думал. Бульдожья челюсть... Сверлящие глазки... И конечно же усики. Кстати, ты оговорился: не «трусы», а «рубашки».
— Не оговорился. К тому времени, как Спод создал свою организацию, рубашек уже не осталось, он и его приспешники носят черные трусы.
— Наподобие тех, в каких играют футболисты?
— Ага.
— Какая гадость!
— Чего уж гаже.
— Выше колен?
— Выше колен.
— Ну, знаешь!
— Согласен.
Мне закралось в душу подозрение столь ужасное, что я чуть не уронил сигарету.
— Старикашка Бассет тоже носит черные трусы?
— Нет. Он не член «Спасителей Англии».
— Почему же он тогда якшается со Сподом? Когда я встретил их в Лондоне, они были похожи на двух матросов, получивших увольнение на берег.
— Сэр Уоткин помолвлен с его теткой, некоей миссис Уинтергрин, вдовой полковника Г. Г. Уинтергрина, проживает на Понт-стрит.
Я задумался, восстанавливая в памяти сцену в антикварной лавке.
Когда вы сидите на скамье подсудимых, а мировой судья глядит на вас поверх пенсне и именует «заключенным Вустером», у вас времени хоть отбавляй изучить его, и в тот день на Бошер-стрит мне прежде всего бросилось в глаза, какое брюзгливое выражение было на физиономии сэра Уоткина Бассета. А в антикварной лавке это был счастливец, поймавший Синюю птицу. Он вился вьюном вокруг Спода, показывая ему безделушки, и только что не ворковал: «Надеюсь, вашей тетушке это понравится? А как, на ваш взгляд, эта вещица?» Теперь мне стала ясна причина его радостного трепыханья.