— Это Генриетта?
— Да, я слушаю… — ответила рыжая.
И в ответ услышала гудки.
Трубку бросили.
Генриетта надела синее пальто-дутик… Убрала под капюшон свои буйные рыжие кудри, чтобы волосы не намокли — за окном падал снег! Застегнула на пальто — вжик! — «молнию» до самого носа и взяла в руки пластиковый мешок с мусором.
Такие пальто-дутики в этом сезоне носили все. Их носили даже, говорят, дамы, привыкшие к «от кутюр».
Вот хорошая одежда: хоть тебе «кутюр», хоть мусор выносить… И в пир и в мир… Теплое легкое — нечто среднее между спальным мешком и скафандром, в котором выходят на орбиту, — защищает почти от макушки до пяток!
У Светловой, кстати, подумала Генриетта, было очень похожее… Тоже синее… и такое же длинное.
Генриетта Ане еще сказала, когда его увидела: вот мода — даже непонятно, кто из нас с тобой на сносях! И ты — дутик, и я дутик.
В эту осень все было дутое: шапки, даже такие сумки появились, пальто, куртки, безрукавки — словом, такая мода… В этом теперь не только на лыжах можно было кататься, а хочешь в театр — иди, пожалуйста… Мода вполне допускает.
Мусор Генриетта выносила обычно часов в одиннадцать утра, когда заканчивала убирать квартиру. Мусоропровода у них в доме не было — такой старый дом. Но Ладушкин, который в этом доме родился и вырос, говорил: это хорошо — тараканов не будет.
Ладушкин всему, когда речь шла о его родном доме, находил оправдание. Мусоропровода нет — тараканов не будет, лифт не работает — и не надо; полезно, чтобы быть в форме.
Генриетта забросила пластиковый мешок с мусором в контейнер и направилась обратно к подъезду.
Это был, наверное, первый по-настоящему морозный денек. Неожиданный и ранний — октябрь ведь еще. Но что делать — все смешалось в природе. Осенью — снег, потом зимой — дождь. Такое положение вещей теперь становилось привычным.
Во дворе стояла тишина: взрослые на работе, дети в школе или детском саду. Кругом лежал нетронутый, едва выпавший снежок.
Только к их подъезду тянулась цепочка — так ясно отпечатались! — странных следов. Каких-то, ну правда, очень странных… Огромные — от пары здоровенных башмаков, и рядом еще как бы лишний… Третий. Круглый, как от пятака. Две ноги — и третья.
Не придавая особого значения своим «следопытским» наблюдениям, Генриетта зашла в подъезд.
Захлопнулась с грохотом за ее спиной дверь… Ну и дверь у них все-таки: словно пушка бабахает, возвещая о приходе корабля! А это всего-навсего человек в подъезд вошел. Ох уж эти «условия проживания»! Дверь возвещает, понимаешь, а домофона в подъезде нет. Лучше бы, конечно, наоборот.
Генриетта поднималась к лифту, слушая звук собственных шагов… Вошла в пустой лифт. Хорошо хоть работает… Нажала кнопку с цифрой «четыре». Лифт у них останавливался между четвертым и пятым этажами, и к квартире надо было еще спуститься на один лестничный марш. Ну такой, блин, дом своеобразный.
Генриетта вышла из лифта и направилась было к своей двери.
Неожиданно ее привлек какой-то звук…
Щелк… Щелк-хруст… Это было пощелкивание.
Почти рядом с лифтом, на лестничной площадке, в проеме окна спиной к ней стоял человек…
Старик.
Видавшая виды фетровая шляпа с низко опущенными обвисшими полями — почти колпак… Длинное, до пят, пальто — про такие в книжках пишут «габардиновое», сгорбленная спина, опустившиеся плечи, какие-то ужасные ботинки — в таких ходят только старики. Кажется, что они так и шаркают не из-за возраста, а из-за того, что у них разбитые, спадающие с ног, старые башмаки — как будто найденные на помойке.
Кроме того, старик опирался на палку — массивную черную палку с набалдашником.
«Вот откуда этот круглый след… — подумала Генриетта про следы на снегу. — Две ноги… и еще третья… как в детской считалке».
Повернувшись к старику спиной, Генриетта стала спускаться к своей квартире.
Сделала шаг вниз по ступенькам… Может, все-таки спросить его, подумала Генриетта, что он тут делает? Ведь в их подъезде таких чудных экземпляров нет…
Ждет кого-то?
Не застал дома и приходится старому ждать на лестнице?
Раздумывая над ответом на этот вопрос, Генриетта медленно оглянулась…
Первое, что она увидела, — это глаза. Точнее, прорези на черном страшном лице. И сузившиеся от ярости зрачки — так они обычно суживаются перед броском у хищника…
Генриетта попятилась.
И это мгновение ее спасло… Занесенная над ее головой толстая тяжелая палка с бронзовым массивным набалдашником, не уклонись Генриетта в это решающее мгновение, угодила бы ей точно по черепу.