И если бы не расколола его пополам, как орех, так точно бы проломила…
Удар был сверху вниз. С таким хорошим замахом и столь сокрушительным предметом…
Хуже мог быть только падающий на голову трамвай…
Столь счастливо избежав черепно-мозговой, явно не совместимой с дальнейшей жизнедеятельностью травмы, Генриетта кубарем скатилась по ступенькам вниз.
Рыжая миновала лестничный пролет за воистину рекордное время. В какие-то доли секунды!
И, рухнув на собственную дверь, просто ввалилась — упала в коридор своей квартиры…
Ее дурацкая привычка не запирать дверь, когда она идет выносить мусор, дала ей сейчас возможность выиграть спасительные секунды… В общем, спасла жизнь.
Если бы ей пришлось доставать из кармана ключ — она бы пропала!
Задыхаясь, Генриетта навалилась изнутри на дверь своей квартиры, безуспешно пробуя закрыть ее за собой.
Но обрушивающаяся снаружи — с размаха! — тяжкая, как молот, палка делала эти попытки бесполезными.
Металлическая дверь, казалось, прогибалась и поддавалась под напором сыпавшихся на нее яростных, просто безумных ударов.
Генриетта больше не могла ее удержать…
И если бы не заветная хозяйственная сумка на вешалке рядом с дверью, в которой Генриетта простодушно хранила свой «сорок пятый», неизвестно, чем бы все кончилось…
Ведь человека, более склонного к мистике, чем Генриетта, вообще могло бы парализовать от страха при виде «явившегося» старика!
Только подумать! Черный провал вместо лица… Как будто этот старик не с улицы зашел, а гнил в своем фамильном склепе парочку столетий, прежде чем тут объявиться!
Однако в фамильные привидения Генриетта, потомок немецких лавочников, напрочь лишенная аристократизма, верила ровно до того момента, пока они не начинали вторгаться столь бесцеремонно в ее жизнь и квартиру. И угрожать столь очевидно ее личной безопасности.
Поэтому, нимало не сомневаясь в своей правоте, она споро и решительно вытащила из хозяйственной сумки «сорок пятый» — и просунула его в образовавшуюся щель…
Стрелять ей не понадобилось.
Долбежка в дверь, что интересно, сразу прекратилась.
Привидение… А соображает!
— А ну! — приказала рыжая. — Руки за голову и на пол! Учти, это «сорок пятый»!
Что-что, а дуло «сорок пятого» все-таки производит неизгладимое впечатление!
Когда Генриетта решилась выглянуть наконец из своей квартиры, в подъезде никого не было.
А на ее пороге лежал маленький розовый утенок. Игрушечный. Такие берут в ванну купаться… Дети берут.
Может, у него там, в склепе, и внуки есть?
Для привидения это было, пожалуй, чересчур…
Генриетта подобрала утенка и сунула в карман пальто.
Глава 18
Светлова позвонила в квартиру Витенгоф, как только приехала в Мюнхен.
— Гутен таг! — Ей ответил молодой женский голос.
— Я бы хотела увидеться с Софьей Кирилловной, — сказала Аня по-русски. — Я от Федора Федоровича Хованского.
— Софья Кирилловна? Айн момент!
Последовала пауза.
Светлова, абсолютно не знавшая немецкого, с удовлетворением отметила, что все произнесенные собеседницей немецкие слова были ей пока понятны…
Очевидно, шло короткое совещание.
Затем, перейдя на ломаный, но вполне сносный русский язык, голос сообщил Светловой, что Софья Кирилловна будет занята до семи часов вечера.
— Если вам это удобно, она готова принять вас в девятнадцать часов пятнадцать минут.
— Хорошо. Я непременно буду у вас к этому времени.
— Ви посетите лужайка до семи часов? — полюбопытствовал голос.
— Лужайка? — переспросила Светлова.
— Непременно посетите лужайка! — посоветовал любезный вежливый голос. — Ауфвидерзейн.
И в трубке послышались гудки.
Аня не спеша побрела по просторным и довольно пустынным улицам Мюнхена, придумывая, как скоротать время до семи вечера.
«Занята!»
Чем старушка в девяносто три года может быть занята?! Ей ставят клизму? Или еще какие-нибудь лечебные процедуры в том же духе? Может, она попросту спит? Старики засыпают как дети, с ложкой у рта… Дрыхнет себе… И «занята» — это просто вежливая форма умолчания.
Магазины были все закрыты — все до единого. При том что день был не воскресным и даже не субботним.
Светлова полюбовалась сквозь витринное стекло прекрасной и в вышей степени недорогой и несравнимо разнообразной — по московским меркам — обувью и одеждой и побрела дальше.