Однако было еще одно ужасное обстоятельство… Алексей Глинищев был женат.
Влюбиться в женатого человека! Как Сонечка, право, провинилась перед этой несчастной женщиной, его супругой, которая осталась где-то в России…
А в том, что она влюбилась, никаких сомнений у Сонечки не было.
Одно только имя «Алексей» казалось ей удивительным.
Во-первых, так звали царевича… Известие об ужасной гибели которого вместе с его несчастной семьей в Ипатьевском доме все так остро в Крыму теперь переживали.
Во-вторых, Алексей Глинищев был самым красивым молодым человеком, которого Сонечке доводилось видеть.
К тому же Алеша Глинищев рассказывал ужасно интересные и страшные истории. Особенно пугала Сонечку одна — про старика.
Это было семейное предание Глинищевых.
Алеша даже говорил, что эту историю будто бы Лермонтов описал в своем произведении «Штосс».
«А может быть… — посмеиваясь, добавлял он, — это один из Глинищевых начитался когда-то Лермонтова и поверил, что случилось все это с ним самим…»
Во всяком случае, это предание об ужасном старике, но словам Алеши, передавалось от поколения к поколению в роду Глинищевых так давно, что проверить, с чего там все когда-то началась, не представлялось уже никакой возможности.
Впрочем, от этого история не становилась менее страшной.
Дело в том, что — о, ужас! — один из предков Глинищевых был заядлым картежником. И якобы к этому картежнику стал по ночам являться какой-то странный старик. И, прямо как у Лермонтова, спрашивал: «Не угодно ли, я вам промечу штосс?»
Но Алешин предок Глинищев чуял неладное и все отказывался… А однажды не выдержал и согласился. И стал играть. И проиграл. В общем, якобы он проиграл душу…
Алеша всегда понижал голос, когда произносил эту фразу: «Фигура странного старика то увеличивалась, то уменьшалась…»
И тут Алеша вдруг громовым голосом кричал: «Не угодно ли, я вам промечу штосс?»
Сонечка от испуга даже подпрыгивала всякий раз!
Но, разумеется, когда рядом был Алеша, Сонечке по-настоящему страшно не было.
Однако, когда она засыпала вечером одна… И в темноте комнаты ей чудится этот самый старик…
Как он появляется, прямо из стены, сначала маленький, сухонький, но потом фигура его вырастает до огромных размеров и колышется, как облако, и громовым голосом вопрошает:
«Мадемуазель Витенгоф, не угодно ли, я вам промечу штосс?»
И Соня с криком подскакивала на кровати.
Но оказывалось, что это был всего лишь сон. А в комнате светло и утро, и никакого старика.
И это была всего лишь мама, которая сердилась, что Соня не просыпается, а когда она сердилась, то обращалась к ней именно так, строго и сухо: «Мадемуазель Витенгоф, угодно ли вам наконец проснуться?»
Добравшуюся до этой фразы Светлову, напротив, неудержимо потянуло в сон. Это была особенность ее нынешнего физического состояния. Такого неуправляемого засыпания с ней раньше не случалось, и Светлова объясняла это тем, что спать хочет не она, а ребенок. Собрав остатки сил, она все-таки продолжила чтение:
«И вот Сонечка одевается и завтракает — и они едут с бабушкой кататься в коляске… И никакого ужасного старика! Гордо восседающая бабушка, ее белый кружевной зонтик, пятна солнечного света…
Так бывает. Это Сонечка узнает потом… Солнце, каждый день солнце — и кажется, что так будет всегда! И лето никогда не кончится. И бабушка берет Соню почти каждый день кататься в открытой коляске… И все прекрасно… И Сонечка до неприличия счастлива и влюблена — о, конечно, преступно и тайно! — в морского офицера Алешу Глинищева.
А потом вдруг солнце исчезло. Подули ледяные ветры, и все хорошее кончилось вместе с солнцем. Как будто прежнюю жизнь куда-то убрали, как бабушка убрала свой зонтик — он был теперь ни к чему. Неуместен и смешон.
В марте Белой армией был оставлен Кавказ. А теперь взрослые говорили о том, что, если Красная армия возьмет Перекоп, то и Крым сразу будет сдан.