Надо записать. Будет лучше, если он сможет найти выключатель, достать свой блокнот…
— Салва!
— Что?
— Ты стукнул меня по лицу! Что происходит?
— Ничего, ничего… Вот только запишу… — И он наконец заснул.
6
— Я бросила университет. Сегодня утром я встречалась с куратором моего курса и поставила его в известность. Он отнесся к этому с пониманием, но расстроился, потому что я одна из его лучших студенток, возможно, самая лучшая из всех, что у него были. Конечно, он все понял, когда я сказала ему, какой у нас сейчас тяжелый период в жизни.
— Уверен, вы вернетесь туда после того… — Инспектору не удалось подыскать подходящего окончания предложению.
— Как я могу об этом думать? Мы не знаем, что произойдет! Если Оливия умрет, если она не вернется, я вынуждена буду все взять на себя. Я не смогу и подумать о собственном обучении.
— Но ваш брат…
— Лео не захочет этим заниматься. Я говорю об управлении нашим домом и остальным имуществом Брунамонти. Лео — артистическая натура, он дни напролет просиживает за компьютером и рисует, больше его ничего не интересует. Когда надо заниматься бизнесом, он спит. Все ляжет на мои плечи.
— Ну… — Глаза инспектора рассеянно разглядывали стоящую на столе черно-белую фотографию, на которой она была в балетной пачке. — Очень жаль, действительно очень жаль, что вы бросили заниматься танцами. Может, вы вернетесь к ним снова? Даже сейчас… немного упражнений, немного разрядки — это было бы совсем неплохо. Быть запертой здесь все время и делу не поможет, и для вас очень скверно.
Она отвернулась, по-прежнему прямо держа спину, взглянула на него искоса и заговорила:
— Классические танцы — это не просто упражнения и способ развеяться. Лучших учеников отбирают и переводят на профессиональные курсы, что означает уроки пять раз в неделю плюс репетиции перед выступлениями. Я должна была бросить танцы, как и многое другое, потому что этого требовали занятия в университете. Преподаватель танца, сама в прошлом прима-балерина, была в ярости. Это понятно, конечно. Она пыталась создать свою труппу, и когда потратишь на кого-то годы, а ученики уходят… Сейчас она едва говорит со мной, если встречает на улице. Но я не могла заниматься танцами профессионально. Это мне не подходило. А сейчас из-за похищения я не могу еще и учиться в университете.
— Ну, не все так безнадежно. Нужно время, но я уверен, ваша мама вернется домой. Как сегодня утром прошел ваш визит к прокурору?
— Он почти ни слова мне не сказал. Его интересовали только Патрик и тот детектив из Лондона, на приглашении которого Патрик настоял. Они остановились в одной гостинице. Лично я не вижу в этом никакой необходимости. Патрик обычно останавливается в доме.
У инспектора, вспомнившего прозрачный белый пеньюар и реплику заплаканной Сильвии, были по этому поводу свои предположения, однако он воздержался от комментариев.
— Прокурор сообщил хотя бы, что запланировал телевизионное выступление в новостях для вас обоих?
— Да. Патрик собирался пойти с нами, а прокурор сказал, что говорить должны Лео и я. Думаю, будет лучше, если просьба отпустить Оливию будет исходить от меня. Не знаю, что мне следует надеть. Я хотела бы все сделать правильно, но от Лео совета не дождешься.
В этом смысле от инспектора тоже было мало толку.
— Ладно, спрошу у Патрика, — сказала Катерина.
Она оделась в черное. Очень простой черный костюм. Никаких украшений, кроме обычного кольца, которое она непрерывно крутила, пока говорил Леонардо. Когда камеру направили на нее, она резко отвернула голову в сторону и искоса испуганно посмотрела на камеру, словно та собиралась на нее напасть.
— Бедная девочка. Она слишком расстроена, чтобы говорить, — прокомментировала Тереза. Она подошла к мужу, который сидел на софе и смотрел последний выпуск новостей, и протянула ему чашку ромашкового чая.
В кадре мелькнула рука Патрика Хайнса, который попытался подбодрить Катерину. Журналист постарался исправить ситуацию:
— Ваш брат Леонардо обратился к похитителям, умоляя их связаться с вами и дать знать, жива ли ваша мать, на что все мы искренне надеемся. Но я думаю, у вас есть и свое, личное обращение, синьорина… э-э… синьорина Брунамонти?
Та же прямая спина, взгляд искоса. Молчание.
— Она в ужасе, — сказал инспектор. — Наверное, я был бы в таком же состоянии перед телекамерами, но она так прекрасно справилась с газетчиками, что я думал, все будет в порядке.
— Тебе-то по крайней мере не придется давать интервью? — Тереза указала на телевизор. — Смотри, они вернулись к брату.
Леонардо просил тех, у кого находится Оливия, хорошо с ней обращаться и оказывать уважение, как если бы это была их собственная мать. Патрика Хайнса показали мельком, представив как друга семьи, который приехал, чтобы помочь, что исключило его из возможных адресатов письма о выкупе. Ни один карабинер не появился в кадре, но похитители узнали достаточно, чтобы не сомневаться: все это было подготовлено прокурором. Исключение Хайнса из возможных адресатов соответствовало планам прокурора. Мысль о частном детективе его не волновала, хотя детектив ему даже нравился.
— Уверяю вас, я намерен действовать строго в рамках закона, — сказал детектив, — и мое присутствие ни в коей мере не нанесет вреда расследованию. Рассматривайте меня просто как друга семьи, я хотел сказать, как хорошо информированного друга семьи.
— С удовольствием, — ответил Фусарри, — но я должен указать на то, что друзья семьи, в отличие от членов семьи, не попадают под действие статьи закона восемьдесят, пункт два, который замораживает активы Брунамонти и не позволяет безнадзорной выплаты выкупа.
— Хорошо информированный друг семьи, — повторил детектив без выражения.
Это был крупный мужчина, мускулистый, с аккуратно причесанными короткими волосами. На нем было толстое темно-синее пальто и военный шарф. Он представлял известное лондонское детективное агентство, но Фусарри достаточно было одного взгляда, чтобы догадаться, что детектив много лет проработал в спецслужбах, о чем прокурор и сказал:
— Да-да, МИ-шесть.
Несмотря на спокойный тон, в его голосе чувствовалась сталь, которая предупреждала, что он может стать опасен, если его донимать. Но Фусарри тут же смягчил тон, предложил сигару и представил инспектора, довольный убеждением, что многолетней службы в разведке недостаточно, чтобы противиться успокаивающему взгляду слегка выпуклых глаз Гварначчи. Газеты в этот день посвятили все первые полосы — а некоторые и по две полосы — похищению Брунамонти с фотографиями Оливии Беркетт в дни расцвета ее карьеры модели. Статья подробно рассказывала о том, как она приехала в Италию на курс итальянского языка в одной из многочисленных американских школ Флоренции, как ей предложили работать моделью в доме моды и как через несколько лет успешной карьеры она вышла замуж за графа Уго Брунамонти. Фотографии дочери, хотя и сделанные в белой гостиной и дворике палаццо, были умело сняты и обрезаны так, чтобы не дать никакой информации об имуществе семьи и ее состоянии в целом. Приводились ссылки на слова дочери о том, что их средства ограниченны и она рассчитывает, что требования похитителей не будут чрезмерны, поскольку семья не сможет их удовлетворить. Когда ее спросили, что она хочет передать матери, она ответила, что они делают все, абсолютно все, что только возможно.