Если он не сказал жене о графине Кавиккьоли Джелли, хотя знал, что ей интересны такие люди, то только потому, что тогда ему пришлось бы обсуждать Катерину Брунамонти. Именно из-за нее он не сразу увидел известные ему факты в истинном свете, потому что не в силах был поверить в то, о чем подозревал. А сейчас он не хотел говорить о своих подозрениях.
И все-таки сегодня он спал лучше, чем когда-либо с тех пор, как началось расследование. Его не мучили запутанные сны, он не видел ни собак, ни фотографий, и, хотя утреннее пробуждение было не из приятных, инспектор встретил его со спокойной уверенностью и пониманием того, что делать дальше. Ему придется начать все сначала: выслушивать людей, рассказы которых он уже слышал, только на этот раз ясно понимая подтекст.
Он позвонил ей из офиса и, пока ждал ответа, вспоминал, как увидел ее впервые: она сидела вот на этом стуле очень прямо, голова повернута немного в сторону, напряженная и настороженная, бриллианты мягко сверкали на пальце.
— Алло! — Услышав ее голос, инспектор представил ее высокое белое тело в дверном проеме. «Я знала, что ты передумаешь». Будто отдавшийся в ушах звук этого голоса, холодного, насмешливого, заставил его вздрогнуть. — Кто говорит? — произнесла Катерина.
Он взял себя в руки. Надо действовать внимательно и осторожно. Одно пока было ему неясно: чего она от него-то хотела? «Совершенно чокнутая», — сказала про нее графиня.
Гварначча чувствовал, что немного побаивается ее, потому что сейчас понимал, как трудно, должно быть, ее брату защищать себя или свою несчастную мать от существа столь слабого. Слабого и капризного как малое дитя. Вся беда в том, что она не ребенок, она достаточно взрослая и может навредить. Он говорил с ней короткими фразами, ощущая сильное внутреннее напряжение, и все пытался понять, чего она собирается от него добиться.
— Раз они не хотят, чтобы вы сюда приходили, я ведь могу прийти к вам в участок?
Зачем? Зачем?
— Возможно, не стоит, чтобы вас видели…
— Я ничего не имею против этого. Я сообщила всем, что я единственный человек, который с вами сотрудничает. Если Оливию не спасут, никто не сможет сказать, что это случилось по моей вине.
Вот и ответ. Сохранить деньги и демонстративно помогать карабинерам — значит «никто не сможет сказать, что это случилось по моей вине».
Инспектор почувствовал, что у него похолодело в животе. Голосом, лишенным всякого выражения, он посоветовал ей не задавать домашним вопросов, а только наблюдать и докладывать, если узнает что-то новое.
— Я так и сделаю, — пообещала она, — вот увидите.
— Я хотел бы сказать несколько слов вашему бра… — Он не успел договорить, а она уже повесила трубку.
Инспектор пытался связаться с Леонардо, звонил с небольшими интервалами все утро, но к телефону всегда подходила сестра, и ему никак не удавалось пробиться сквозь ее барьер.
— Он занят другими вопросами, поэтому я контролирую все звонки. Вы не представляете, сколько людей докучает нам все дни напролет.
— Полагаю, они беспокоятся о вашей матери.
— Ну, их слишком много. Телефон всегда занят, когда мне надо позвонить. Это смешно. У некоторых людей совершенно отсутствует здравый смысл.
Инспектор сдался.
Он поговорил с капитаном Маэстренжело в офисе прокурора. Фусарри был насторожен, заинтересован и курил свои крошечные сигары в неправдоподобных количествах.
Капитан выглядел встревоженным.
— Если вы потеряли контакт с сыном жертвы и не верите дочери, каковы наши шансы пометить банкноты? — спросил он.
— Шансы неплохие, — ответил инспектор.
— Кто поможет? — поинтересовался Фусарри. — Кавиккьоли Джелли?
— Да.
— Почему именно она?
— Потому что я ей доверяю. И…
— И?
— Потому что это ее деньги. И единственная надежда когда-нибудь получить хотя бы часть назад.
— Интересно, сколько раз вы с ней встречались?
— Дважды.
Фусарри погасил сигару и потянулся:
— Маэстренжело, не представляю, где вы его раздобыли, но этот человек — гений!
Инспектор насупился. Он привык, что над ним подтрунивают, но сейчас, он полагал, было не время для легкомысленных замечаний. Фусарри поднялся и начал расхаживать взад-вперед по кабинету, с наслаждением разминая руки и ноги, словно готовился к чему-то приятному.
— Я знаю Элеттру всю жизнь, и вы превосходно разобрались в ее характере. Я уговорю ее позволить нам пометить банкноты. Дальше. Наводчик?
— Если это тот человек, о котором я думаю… Возможно, вы или капитан…
— Нет. Грубоватый ход. Не хотелось бы, чтобы он удрал из города. Что скажете, Маэстренжело?
— Полагаю, это насторожит преступника, хотя я не думаю, что он сбежит. Я арестовывал его за кражи предметов искусства на виллах. Он хладнокровен и очень, очень самоуверен. Гварначча предлагает устроить что-то вроде обычной проверки в связи с кражей картины, просто чтобы присмотреться.
— Кража картины? — Фусарри поднял бровь. — Вы припомнили украденную картину, инспектор?
— Нет, нет… — Гварначча, глубоко смущенный, разглядывал свой ботинок. Он ждал, что говорить продолжит капитан, и почувствовал смущение. Если б дело вел какой-нибудь другой прокурор, инспектор даже и не ожидал бы, что его вообще пригласят на это совещание. В крайнем случае он сидел бы неподвижно в углу, прячась за солидной антикварной мебелью. Никто не пришел ему на помощь, так что пришлось продолжать самому: — Картина была украдена в Париже, что наводит на мысль…
— Коро? Понял-понял. Ну, в этом мы не можем его обвинить, поскольку он находился здесь. — Прокурор замер, замолчав, и взглянул в лицо капитану. — Он здесь!
— Да. Как только Гварначча направил мне досье, я послал сотрудника присматривать за его домом. Мы связались с группой «Культурное наследие». В нашем случае речь может идти только о двух кражах, причем одна из них ему не по зубам. Значит, остается другая. — Маэстренжело передал Фусарри лист из досье.
— Два пейзажа… Хм. И что, он никак не может быть с этим связан?
— Маловероятно.
— Ну, все же они послужат нашим целям. Проведем обычную проверку. Она внушит ему опрометчивую уверенность, что о его участии в похищении мы и не подозреваем. И кто, несомненно, мастерски проведет ее, если не инспектор? Великолепно! Хорошо, Маэстренжело, скажите, что дает ваше скрытое наблюдение в горах?
Инспектор расслабился, пока их внимание отвлеклось на вопросы, лежащие за пределами его компетенции, а он мог спокойно слушать. Заметили человека, который каждый вечер на мопеде привозит сумку с провизией и оставляет ее на разрушенной ферме у подножия холма. По-видимому, сумку забирали ночью. Это был пастушок, по словам местных карабинеров, четырнадцатилетний родственник Пудду. В настоящее время эта информация была практически бесполезной. Мальчик мог ничего не знать, и эта ниточка никуда бы их не привела. Количество возможных охранников вычисляли, отслеживая передвижения подозреваемых за период более трех дней. Один — горбатый мясник с центрального рынка — зачастую приходил домой под утро, хотя предполагалось, что в это время ему следовало спать. Другой имел собственный бизнес — канистры с бензином и дрова — и тоже исчезал на долгое время, часто ночью. Оба они работали с Пудду прежде: первый переправлял еду, второй начинал так же, а позднее стал охранником. Оба имели судимости. Третий подозреваемый не привлекался к суду за киднеппинг, но в течение многих лет время от времени работал на Пудду и имел довольно длинный список мелких правонарушений. Недавно, по словам Бини, он отбыл срок за поножовщину в баре между кланами Салиса и Пудду. Любые попытки арестовать этих людей могут подвергнуть жертву опасности. Маловероятно, что они принимали участие в вывозе графини из палаццо, скорее всего, этим занимались городские сообщники Пудду, тосканцы либо сардинцы. Ни они, ни наводчик, очевидно, не имели никаких прямых контактов с фактическими похитителями, за исключением того момента, когда жертву схватили некие одетые в маски люди. Вероятно, им заплатили сразу после того, как они выполнили свою часть работы.