Его пальцы только успели коснуться рукоятки, как она быстрым ударом ноги выбила у него револьвер, который ударился о стену рядом со столиком.
Инстинкт самосохранения вернул ей рассудок.
Шэрон почувствовала, что кровь отливает у нее от головы, сердце успокаивается и равновесие восстанавливается.
Поспешно подбежав к столику, она наклонилась и схватила оружие. Не обращая внимания на жалкого молодого парня в другом конце комнаты, она медленно двинулась к распростертому на полу Шивли. С револьвером в руке она встала над ним, над этим чудовищем, глядя, как спереди и сзади у него течет кровь, капая изо рта и пузырясь на спине.
Носком ноги она поддела и приподняла его, затем с усилием повернула на бок.
Зрачки его вытаращенных глаз бессмысленно смотрели вверх, затем сфокусировались на ней.
Она улыбнулась ему.
Он булькал, пытаясь что-то сказать, и она наклонилась, чтобы расслышать его слова.
— Оставь… оставь мне… оставь мне жизнь, — хрипел он.
Ее улыбка стала шире, она выпрямилась.
— Скажи это еще раз, ты, свинья. Умоляй меня так, как я это делала, умоляй, как я тебя умоляла.
Его губы двигались, пытаясь слепить слова:
— Не убивай меня… я не хотел… пожалуйста… не… не…
— Не причинять тебе страданий? — сказала она. — Нет, я не буду причинять тебе страданий. Я буду к тебе более милосердна, чем ты ко мне.
Ее палец лег на холодный спусковой крючок. Все еще улыбаясь, она нацелилась ему в голову, затем медленно очень медленно повела ствол вниз, по его груди, животу и остановилась наконец, когда он оказался нацеленным ему между ног.
Недрогнувшей рукой она целилась ему в промежность.
— Нее… — молил он.
Оглушительный выстрел револьвера заглушил его вопль.
Тишина.
Нижняя часть его тела была вся разворочена. И труп, и пол, и все вокруг было залеплено обрывками мяса и костей Шивли…
Она отвернулась, спокойно подняла лифчик и блузку и, краем глаза следя за Мечтателем, положила револьвер на стул. С отстраненным видом надела и застегнула лифчик, потом блузку и, наконец, снова взяла револьвер.
Мечтатель, уже очухавшийся, по ее мнению, видел этот выстрел милосердия, казнь и теперь он пристально смотрел на нее со странным выражением.
Она двинулась было к нему, затем резко остановилась и прислушалась.
Над ними послышался звук — новый, но знакомый — стрекот вертолета, приближавшегося все ближе и ближе.
Мечтатель тоже его услышал и, в замешательстве, посмотрел на нее.
Шэрон пошла в его сторону. Он ждал. Дойдя до него, она не остановилась. Она прошла мимо — прямо к двери (впервые со времени своего пленения), затем по коридору к окну. Здесь она остановилась, вглядываясь вдаль, мимо крыльца, мимо рощицы и ручья. Она слушала становившийся все громче стрекот и в сереющем небе заметила наконец вертолет, который начал снижаться.
Было ясно, что укрытие замечено, так как вертолет быстро опускался на плоскую лужайку рядом с рощицей.
Шэрон безучастно смотрела, как он садится.
Адам Мэлон остановился в спальне, рядом с дверью, избегая смотреть на изуродованное, безжизненное тело Шивли, стараясь вернуть себе хоть какое-то подобие рассудка, как-то осознать быструю смену событий этого ужасного дня и уяснить себе, что он сделал, что она сделала и что будет с ним дальше.
Наконец, когда грохот вертолета по его барабанным перепонкам сказал ему, что все кончено, он взял себя в руки и вышел из спальни.
Он увидел, что она спокойно смотрит в окно в дальнем конце коридора, рядом с передней.
Невероятно. Невероятно.
Ему хотелось побыть с ней рядом в последний раз. Он медленно подошел и, встав рядом, выглянул наружу. Бело-голубой вертолет уже почти коснулся грунта, и он видел буквы на его фюзеляже.
Его не удивило, что вертолет принадлежал департаменту полиции Лос-Анджелеса.
Он знал, что его время вышло. Ему некуда было идти, некуда бежать.
Кроме того, это была уже не его страна. Она завладела ею, захватила права на ее территорию. Теперь будут иметь силу ее законы.
Повернув голову, чтобы в последний раз взглянуть на ее профиль, он был поражен тем, что она смотрела не на своих спасителей, а на него.
На ее лице играла холодная улыбка презрения и триумфа. Это открыло ему что-то, чего он о ней еще не знал. Он думал, что знает все, но эта улыбка дала ему какое-то новое понимание.
Для Мэлона это стало мгновенным прозрением, открывшим ему окончательную истину.
Не приукрашенная мечтой, освещенная безжалостным светом реальности, она предстала наконец перед ним такой, какая она есть, а не такой, какой он хотел ее видеть.