— Я старше тебя на двадцать лет.
— Двадцать пять, — недовольно поправила я. Снова та же шарманка, ничего нового я не услышу. Но Леня смог меня удивить.
— Я хочу тебя. Но больше предложить ничего не могу.
В поднявшейся в груди радости потянулась на цыпочках к его уху — не достала. Обвила руками шею, притянула к себе и со всей своей чувственностью, на которую только была способна — произнесла:
— Леня, я хочу быть с тобой. На ночь, на неделю, на год. На сколько получится, — а потом тихо добавила: — Только не прогоняй меня…
Слегла повернула голову и осторожно поцеловала мужчину, на деле доказывая искренность своих слов. Смутно помню, как мы вошли в гостиницу, поднялись в его номер, но отчетливо помню последнее предупреждение:
— Ты уверена?
Разве могла я ответить отказом человеку, об ответных чувствах которого мечтала с детства? И если наш первый раз он может пенять на физическое желание, на похоть, на гормоны, да на что угодно — не важно. Важно то, что сейчас он здесь, рядом, дал мне выбор и выбрал сам.
Казалось, я ждала его губы целую вечность. И сама с пылом целовала любимые глаза, цвет которых, казалось, стал еще ярче, еще синее, эти колючие щеки, нос с горбинкой, а Леонид с такой же силой отвечал. Не пытался оттолкнуть или возразить, а сам целовал — жестко, больно, будто тоже ждал этого сотню лет.
Больше не было ни боли, ни неудобства. Было ни с чем не сравнимое наслаждение, когда сотни искр взрываются перед глазами, когда каждая клеточка тела звенит, словно натянутая до невозможности струна.
С победной маниакальностью я улыбалась каждому прикосновению или грубоватой ласке. Леня удерживал меня в своих объятиях, навалившись сверху и не позволяя высвободится, и ласкал так медленно, так осторожно, будто просил прощения за тот, случайный и быстрый наш первый раз. Его прикосновения горячим медом разливались по моей коже, и когда, наконец, я почувствовала в себе медленные, осторожные движения — в голове триумфально взорвались яркие огни. Поистине, это самое важное завоевание в моей жизни, но, несмотря на весомый перевес в мою сторону, я была бессильна перед Лёней, и он это чувствовал. Бережно и ритмично подводил меня на самую вершину, и меня пополам разрывало от первобытных ощущений. Я изгибалась под ним в диком желании получить ещё больше, ещё глубже, ещё быстрее…
Лёня заполнил собой всю меня изнутри, двигаясь быстрее, несдержаннее, заставляя меня дугой выгибаться под ним от страстных и сильных ласк, напрягаться до изнеможения, пока, наконец, я не почувствовала, как мой мужчина резко замер во мне и глухо простонал мое имя.
В его объятиях было так легко и уютно, что хотелось наслаждаться этими ощущениями вечность. Я так и не уснула, до самого утра пролежав с открытыми глазами, и получала нескончаемое удовольствие от ощущения присутствия любимого человека рядом.
Леня спал, уткнувшись в мое плечо и обхватив меня руками, прижимая к себе. Подумала о том, что предел всех моих мечтаний — это каждое утро так просыпаться. Во сне Леня выглядел еще красивее. Морщинки разгладились, вечно угрюмое и напряженное выражение лица сменилось на вполне себе довольное и умиротворенное. Так он казался совсем молодым. Но вот седых волос стало немного больше, чем в нашу последнюю встречу. Длинные ресницы чуть дернулись, когда я попыталась удобнее устроиться на его плече.
Эх, Филатов, Филатов… Было бы у нас все по-другому…
Осторожно, стараясь не разбудить спящего мужчину, я тихонько высвободилась из оков его крепких рук, встала с кровати и быстро оделась. Леня не проснулся, и я почувствовала легкое дуновение разочарования. Захотелось, чтобы он взял меня за руку и никуда не отпускал.
Зачем я пытаюсь себя обмануть? Ведь как только Леня проснется, снова начнет извиняться и объяснять, что мы с ним не пара, аргументируя свой вывод сотнями причин. В ход пойдут и возраст, и статус, и вообще все на свете, лишь бы отстранить меня от себя.
Хоть моим единственным желанием и было разбудить его и попрощаться как следует — по-настоящему, глядя глаза в глаза и с обещанием новой встречи, но разочаровываться больше не хотелось. Поэтому взяла карандаш и на стикере аккуратным почерком вывела:
«Не хочу слышать твои извинения»,