Труд управленческий давал полезные навыки переговоров об условиях и оплате труда с заказчиками со всеми доступными возможностями по компенсации.
Это огромная польза для дальнейшей жизни. Именно в переговорах шлифовалось искусство закрытия нарядов – в конечном итоге это и помогало добиваться высоких заработков. «При всей относительной простоте способов оплаты труда – куча гибкости в оплате нарядов, при применении коэффициентов, – пояснил мне ситуацию с нарядами Арофикин. – Если находишься в отрыве от базы – дополнительные коэффициенты; за то, что проживаешь в командировке, – то же самое». Александр Назаренко называет это отношениями между «экономическими» работниками. «Это можно было голову вывернуть, потому что во всей этой суете и поставках ты еще должен был закрывать по сути, а не по тому, что написано, – разъясняет он смысл таких отношений. – Там глупости были полные, например, если написано «строительство дома», то ты дом должен был чуть ли не бесплатно делать – стоимость материала почти никто не считал. Пример самый характерный – погрузка кирпича с подъемом на высоту не менее трех метров. По СНИПам было два метра. Я говорю: как можно поднять кирпич на бортовую машину, поднимая на два метра? Невозможно. Как минимум три метра или два с половиной. Не получается. И так далее. Битва основная шла: приезжали проверяющие, вычеркивали эти наряды; а мы с пеной у рта доказывали, что вычеркивать нельзя, нужно это закрывать.
Вот пример: в СНИПах написано, что должен быть погрузчик! Но его нет! Как мы погрузим? Либо мы будет искать этот погрузчик и никогда не погрузим, либо мы это делаем вручную и делаем это как умеем».
Максим Сотников «к концу своей деятельности достиг совершенства в написании нарядов по ЕНИРам (единым нормам и расценкам) и даже читал лекции, знал, где и как можно смухлевать, где можно приписки делать». «Я изучил, наверное, вот такую стопку документов (показывает руками, как и Сергей Воробьев, стопку под метр высотой. – А.К.), – обстоятельно говорил он. – Целое было искусство: одну и ту же работу можно было описать разными способами и дважды или трижды получить за это зарплату. А мы были квалифицированнее местных сметчиков и прорабов. И так нам удавалось протащить, что называется, большую цену. Мы учились планировать деньги: там впервые появлялись “живые” деньги – не собственные карманные, а общие. Ты должен был их распланировать: что-то на питание, что-то на работу. И сдержать себя, чтобы не положить в карман, обманув своих товарищей по труду».
Именно Сотников сказал о том, о чем мало говорили мне его коллеги: «Там нам приходилось и, что называется, отвечать за чужие жизни. К сожалению, именно со стройотрядами связаны мои первые потери друзей, знакомых. Провожали их в последний путь». Схожее страшное событие перечеркнуло навсегда путь в стройотряды для Сергея Воробьева, хотя в 1988 году, «на излете движения, я же продолжал новые формы, у меня за год доходы бойцов поднялись в два раза. Каждый поехал туда, куда хотел. При этом все разнарядки были выполнены. Я достаточно ясно сказал обкому комсомола, что шаг вправо, шаг влево – я вот этот один процент вам платить перестану. Я вам все сделаю, но сам. Мы как большая артель: и в колхозе мы все это попробовали, на добровольности все пошло. Короче, в 1988 году поставили, по-моему, первый в стране стройотряд через центр НТТМ – только по безналичному расчету». До этого финансирование стройотрядов шло по-разному, в зависимости от статуса отряда и места пребывания.
Глосса Воробьева о потере бойца
Так неудачно получилось, что именно в нем в воскресенье потонул боец при переправе через Иртыш. Это было в Семипалатинске. Я сидел в Питере как зам по ССО института, как спрут следил за своими орлами: туда в зону поехали два моих ближайших стройотрядовских друга. Отряд был не с моего факультета, но один из ветеранов движения. Именно в нем на переправе через Иртыш погиб мальчик, который, скорее всего, при девочках постеснялся признаться, что он плохо плавает. В лодку общую для тех, кто не умел плавать, не пошел. Через неделю труп нашли.
Нашли тут же и на Воробьева управу: «Тут ЦК обрадовалось – со мною весь год пытались свести счеты: я был классически выбранный снизу, никогда никому ни в какое место не смотрел, соответственно, выполнял волю тех, кто меня избрал. Действовал исходя из своего разумения: как же сделать так, чтобы волки были сыты и овцы целы, бойцы накормлены и страна получила максимум валового продукта и с достойным качеством». Но все обошлось, закончилось удачно, хотя Воробьев «выпимши и по беспределу пришел на заседание и обкома комсомола, и райкома комсомола», надо было не наговорить лишнего. «Я покаялся за смерть человека и сказал, что там были мои лучшие друзья, наверное, они сделали все, что можно было сделать… Что делать? Мы вместе скорбим, – не рисуясь сказал он. – Виноватых нет, я никого не подставляю, и так далее. Но при этом у меня было что сказать в адрес системы, но так как тогда реально кто-то был бы подставлен, если бы я полез на рожон, я знал, что им моей крови одной будет вполне достаточно». Его «ушли» с руководящей должности. «Самое смешное – из комсомола исключить не смогли, потому что они не могли снять с должности, я же был на выборной должности, надо, чтобы меня снизу снимали, а райком отказался меня снимать, – улыбается Воробьев. – Я помню свою речь. Приехала кодла из обкома меня снимать. Объясняли, что боец потонул, потому что в стройотряде не было должности комиссара.