И вдруг свет меркнет в глазах – я ничего не чувствую. Совсем ничего: ухо не болит, спина не ноет, нет холодных, трясущихся рук Элис и Кейти. Тело отказывается повиноваться. Колени подгибаются, лёгкие замирают, сердце не бьётся. Тяжёлым мешком я падаю на землю.
– Что, сама сдохла?
– Повесить предательницу! Даже мёртвую!
– Предателей вешать без жалости!
Сквозь крики обезумевших дефов еле слышно доносится голос Элис:
– Виола, просыпайся. Просыпайся…
Картинка перед мысленным взором дробится наподобие мозаики, звуки удаляются и затихают.
Вытянувшись в струнку, я плыву ввысь, к облакам. Долетев до невидимой с земли арки, смотрю вниз. Там, между деревьями, натянут малиновый батут, а по бокам стоят Нейт с мамой и хлопают в ладоши.
– Прыгай, Виола, прыгай к нам! Мы тебя поймаем!
Слышится ещё один голос. Это папа, он словно говорит со мной сквозь толщу воды:
– Давай, Виола, пора! Просыпайся, моя хорошая.
Глаза не открываются. Веки будто налились свинцом. Пахнет чистотой и лекарствами, как в больнице. Но деревья тают, вонь возвращается, а папин голос превращается в вопль. Это кричит Элис.
Слабость отступает, и я понимаю, что плыву к небесам не сама по себе – меня несут. Точнее, дефы подняли меня с земли и поставили на ноги, как куклу, а теперь тащат по переулку, и мои пятки пересчитывают камни мостовой. Над головой не узкая полоска неба, а огромный бледно-голубой купол. Мы снова на главной улице.
С трудом повернув голову, я вижу Элис. Её подняли и несут высоко над головами, сопровождая каждый шаг криками и свистом. Судя по гомону голосов, народу прибавилось. Меня хватают и поднимают вверх, совсем как Элис.
– Поймали гема! Поймали предателя! Вздёрнуть их! Пусть заплатят за всё!
Меня переворачивают лицом вниз, теперь я вижу только булыжную мостовую под чужими грязными ногами.
– Элис! – словно со стороны слышу я свой крик.
Меня подтаскивают к бочке. На другой, точно такой же, стоит Элис. Она держится очень прямо, подбородок высоко поднят – наверное, боится упасть. Сейчас она очень похожа на статуэтку феи с моей музыкальной шкатулки. Вот сейчас заиграет музыка – и Элис закружится в танце. Но в то же мгновение меня пронзает ужас: Элис стоит так прямо, потому что на шее у неё петля!
Прежде чем я успеваю издать хоть звук, мне на шею тоже набрасывают петлю и затягивают её под подбородком. Сорвать верёвку не получится: руки мне крепко-накрепко связали за спиной. Зачем? Можно подумать, иначе я смогла бы сбежать!
Меня ставят на бочку и перебрасывают конец верёвки через изгиб старого уличного фонаря. Тяжёлая верёвка шлёпается на землю. Теперь очередь Кейти. Её ставят рядом со мной, ещё одна верёвка со свистом отправляется в полёт. Ко мне со всех сторон устремлены злые взгляды, лица перекошены, дефы замерли в предвкушении жестокого зрелища, и я отчаянно пытаюсь удержаться на ногах. Стоит упасть – и я умру. Петля затягивается всё туже, воздуха не хватает. Жаль, что нас связали. Так хочется в последний раз взять девчонок за руки.
Вперёд выступает деф с крючковатым носом.
– Тише, уважаемые гемы! Говорит президент! – кричит он.
Раздаётся хохот и аплодисменты.
Президент взмахивает руками, и на улице воцаряется тишина.
– Добро пожаловать на танец повешенных! – продолжает он, подражая выговору гемов. – Мы собрались на казнь этих… дефов!
– В чём их вина? – слышится из толпы.
Подняв глаза к небу, словно советуясь с высшими силами, оратор произносит:
– Они виновны в том, что живут на грани голодной смерти, тяжким трудом добывают пропитание семьям, но при этом отказываются мириться с вашим презрительным отношением к ним, с вашей травлей, с вашими сексуальными домогательствами!
Толпа улюлюкает в ответ. Какой-то деф дёргает меня за тунику, и я едва не падаю с бочки. Верёвка всё опаснее затягивается на моей шее.
Президент хохочет:
– Их преступление – нищета!
Как тяжело дышать: воздух едва проникает в горло. С каждой секундой мои ноги всё больше слабеют.
– Их преступление – болезни!
И что только не лезет в голову перед смертью! Я почему-то сожалела о том, что так и не увидела Уиллоу.
– Их преступление – голодная смерть! – Президент красиво поводит руками, описывая круг. – Они – зеркало ваших скрытых уродств!
Толпа беснуется: свистит, гогочет, истошно вопит на манер ослиного стада.
Оратор поднимает руки ладонями к слушателям, будто сдаваясь.
– Но что это? Перед нами не дефы. Это волки в овечьих шкурах! – Его палец указывает на Элис. – Она – презренный гем! – Повернувшись к Кейти, он добавляет: – А эти двое… Бог знает, кто они. Дефы по рождению, друзья гемов в жизни. Предатели худшего сорта!