Выбрать главу

Саньку Турачкина с тех пор зовут Медвежатником. К Феофану никакая кличка не пристала, потому что он был у Медвежатника на подхвате, ассистентом был. Санька сдал обратно на склад карабин и сдался сам — отказался от медвежьей охоты.

Но в сальницу Беспалый больше не полез. И не потому совсем, что образумился наконец или же оробел. В его отчаянной наглости и готовности совершить новое вероломство сомневаться не приходилось. Просто Феофан пошел на хитрость — стал подкармливать медведя. Он попросил рыбаков привозить к сальнице не одни только шкуры, а целых нерп, не освежеванных. У сальницы снимали теперь шкуры, и ропаки — нерпичьи тушки — Феофан бросал в кусты за сальницей. И теперь каждое утро это место навещал. И почти всякий раз видел там остатки медвежьего пиршества и следы, следы… Следы Беспалого.

Во второй половине октября землю и траву обожгли первые осенние морозы, осыпали все вокруг звонким и совсем еще хрупким хрустально-серебристым инеем.

Выпал первый снег.

С наступлением устойчивых холодов следы Беспалого пропали. Лежащие в кустах ропаки остались нетронутыми, и Феофан перестал их туда подбрасывать.

Скоро жизнь прекратила зигзаги, вернулась в старую, накатанную колею, кончилась работа на сальнице, потому что с приходом морозов рыбаки выехали с тоней домой. За шкурами и салом из Архангельска причапал МРС — малый рыболовный сейнер — и увез все, что скопилось за лето и осень. Домна Павловна будто только и ждала холодов, стала потихоньку подниматься с надоевшей постели, просила:

— Фанька, помоги фуфайку надеть, пойду на крыльцо, не могу тут, устала…

Феофан одевал мать, выводил на крыльцо. Потом она начала все делать сама.

Стало скучно.

Приблудился как-то пес. Феофан встретил его на деревенской улице около клуба; увидел, как четыре кобеля драли пятого, только шерсть рыжая отлетала, а тот нет, чтобы сдаться — силы-то неравные, — крутился как мог, огрызался из последних сил. Феофан собак разогнал, выручил рыжего. Пес сидел и покачивался: устал очень в драке.

— Ты откуда такой отчаянный парень взялся? — спросил его Феофан.

Кобель оскалил зубы, но не зарычал, значит, улыбнулся.

— Пойдем ко мне, угощу чем-нибудь за храбрость.

Он привел рыжего домой, накормил, и пес остался у него. Поспрашивал в деревне: чей кобель? Никто не знал, значит, приблудный, прибежал из другой деревни. Над кличкой долго не раздумывал.

— Назову тебя Валетом, — объявил он псу, — в честь злодейски убиенного медведем козла, невинной души.

И рыжий пес стал Валетом.

Однажды они пошли в лес за кольями. В рыбацком деле кольев требуется много. Любая снасть держится на них. А налетит штормяга — какой кол сломает, какой расшатает и унесет. Все время кольев не хватает. Вырубить их дюжину-другую, да еще хороших, дело простое только на первый взгляд. Требуется именно елка, причем тонкая, прямая, длинная, с минимальным количеством сучьев. Нужен для этого молодой и густой ельник. Такой ельник был за Белой горой, за речкой Тотмангой. Туда они и направились.

Снег уже плотно, до весны, засыпал мерзлую землю, но был еще не так глубок, чтобы надевать лыжи. Без лыж в лесу удобнее, тем более в чапыжнике, где надо вертеться меж кустов.

Феофан вовсю рубил молодые долговязые елки, стесывал кору, сучья, ставил готовые колья на попа, рядком под старыми могучими деревьями, чтобы сохли здесь до лета. И вдруг раздался лай Валета. Лай этот был даже не злой, а лютый, остервенелый. Так собака не лает на птицу или человека. Она так лает только на зверей. Феофан пошел туда.

Валет кидался на снежный бугор, что прислонился к корневищу упавшей громадины — сосны. Шерсть на загривке стояла дыбом. Близко к бугру Валет не подходил, злобился и подпрыгивал метрах в десяти. Берлога!

Феофану не нравились такие приключения. Тем более что даже ружьишка с собой не взял, хотя бы пугнуть, ежели чего. Он шуметь не стал, подошел к Валету, взял за ошейник и оттащил в сторону. Колья рубить прекратил.

Домой шел мимо сальницы. Почему-то Феофан не сомневался, что за Белой горой спит именно Беспалый. Так уж связала их судьба.

Про его находку дознался Виктор Автономов, лесник, пришел вечером.

— Фаня, у меня лицензия есть неиспользованная на мишку, может, дашь адресок берлоги-то?

Феофан пил вместе с матерью чай, был в добром расположении, маленько покуражился:

— Ты хоть на берлогу-то хаживал, герой медведьего промысла?

Автономов замахал руками, возмутился, уязвленный.

— А как же! Намедни вот взял, к примеру, одного, вчерась вывез на «буране», на повети висит освежеванный, пойдем, продемонстрирую.