— Ладно, мастер, ты не очень-то хорохорься, а насчет лая на луну, так это неизвестно кому сподручнее, — возразил с твердостью в голосе Феофан, — займись этим сам, тебе от безделья.
Феофан спустился опять в каюту и съел сестрины подорожники: пару яиц, сиговую кулебяку, запил водой. Пока ел, все думал: чем бы заняться? Без дела он не мог. Пошел опять к матросу.
— Слышь, капитан, может, мне поудить, а? Рыбалка тут есть?
— Есть, конечно, вишь моря сколько. Конец от кнехта отмотай и забрасывай, чего-нибудь поймаешь.
Матрос сидел теперь без рубахи и загорал. Ветер в него не дул, потому что сидел он под теплоходным бортом, в заветерье. Разговор с ничего не знающим пассажиром был для него в радость — все какое-то провождение времени.
— У вас тут все такие вострозубые? — подыграл ему Феофан, понимая матросово состояние. — Ай-ой-ой, умник, тоже мне. Ты мне дислокацию выдай, а не зубы заговаривай.
— Дислокацию ему, видали, — матрос кряхтя поднялся, потянулся, выбросил в стороны руки, отчего в каких-то хрящах у него многократно хрупнуло, зашаркал по трапу на борт. Он принес Феофану коробку, в которой лежали две смотанные удочки, запасные крючки, грузила, поплавки, то-се… Рассказал, как добраться до озер, где лучше берет окунь. У Феофана заблестели глаза.
— Ну спасибо, шеф, уважил.
— За спасибо пьян не будешь, — возразил матрос, очень довольный собой.
— Да я завсегда! — подыграл опять Феофан и хлопнул себя по ляжке в знак готовности.
— Да ла-а, — благородно отмахнулся матрос, — ухой накормишь, вот и расплата.
Плотная лесная грунтовая дорожка, как и обещал матрос, через полчаса привела к озеру. Оно вынырнуло из-за толстых сосен, из-за прибрежных кустов, маленькое, с полкилометра шириной, зарябило пестротой бело-зеленых кувшинок, темной синевой гладкой воды.
Удилище рубить не пришлось. Там, где тропинка упиралась в озеро, стоял опертый об ивовый куст, кем-то брошенный длинный березовый хлыст. Им пользовался какой-то заботливый рыбачок — не изломал, не бросил на землю или в воду — сохранил для других. Феофан быстро, с нетерпением, привязал леску — он всегда нервничал перед тем как привязать и забросить удочку, — засеменил по берегу в поисках удобного местечка. Нашел его в неглубокой лахтице, там, где вытекала маленькая речка и у берега было довольно глубоко. Феофан вымерил глубину, поставил как надо поплавок, наживил червяка поядренее, оставил концы подлиннее, как и положено для хорошего окуня, забросил наконец матросову удочку в воду, присел на кокорину и закурил.
И только сейчас увидел резиновую лодочку-одноместку. Она стояла метрах в двадцати, за речкой, у самого берега под тяжелой, склонившейся к воде березой. В лодочке сидел худенький мужичок, с длинными волосьями, в штормовке, с надвинутой на глаза шляпой, и тоже удил. Мужичок увидел, что его заметили, и вежливо сказал:
— Здравствуйте.
— Здорово, — фамильярно ответил Феофан, — как клев?
Рыбак с рыбаком и должны быть фамильярными. Что, на «вы», что ли? Это же смешно.
— Пока что неважно, но ничего, все впереди.
«Чего он такой весь из себя вежливый? — подумал про себя Феофан. — Может, дурик какой?» И решил больше с мужичком не разговаривать. Ну его.
Толкового клева действительно не было. Восточный ветер — какой может быть клев! Иногда подергивали малохольные окуньки. Феофан сидел без движения битый час, а поймал всего шесть штук. Окушки подпрыгивали под кустом, куда их сложил Феофан, отсвечивали коричневатыми брюшками. Окуни были коричневыми потому, что такого же цвета была вода в озере, стоящем на торфяном месте. Какая вода, такая и рыба — давно известно. Нет, надо было менять место, может, где есть получше. А где тут лучше, кто его знает. Назад не пойдешь — берег низковат, болотист, только что подальше, за речушку, там угорышки, березы да сосны толстенные, тень, туда надо. Феофан попробовал вицей глубину в речке. Не-е, не достать дна, глубинища жуткая. Как бы перейти-то?
— А тут мостик рядом, сотня метров всего, сразу за излучиной, — подал вдруг голос тощий мужичонка. Видно, наблюдал за ним.
«Вот же вежливый, зараза!» — испытав ехидство к мужичку, подумал Феофан, хотя был благодарен за подсказку. Но ему не нравилось, если кто-то встревает, когда не просят.
Он действительно быстро нашел мост. Тот самый, что стоял за излучиной под толстенными, склонившимися над речкой березами, над тихой, поросшей травой и кувшинками водой. Сделанный из крутобоких, замшелых теперь гранитных валунов, горбатый, крепко сбитый, с круглой аркой посредине, он намертво, на тысячелетия, заступил гранитными своими ногами на берега речушки и был похож на толстого слоника, спрятавшегося в тишине под сенью деревьев.