Бабка замолчала, мелко перекрестилась, встревоженный за нее народ стал интересоваться:
— Не тяпнул он тебя, Калинична?
Хотя народ, конечно, понимал, что если бы это произошло, то беседа эта вряд ли бы состоялась и на бабке были бы надеты не сандалеты, как сейчас, а, скорее всего, тапочки белого цвета.
— Не-е, гляжу, а уж и нету его, паразитика, только в лесу стрешшало.
Феофан Павловский в этом году работал на сальнице. Что такое сальница? Это внушительных размеров сарай, в котором принималась и обрабатывалась добытая рыбаками на тонях нерпа, морской заяц-лахтак.
Сальница стояла на морском берегу сразу за деревней. В деревне ее ставить нельзя было: обработка морского зверя дело вонючее, тяжелый, приторный запах всегда стоял вокруг сальницы плотной стеной.
Феофан пошел на эту работу поневоле. Еще в начале лета крепко приболела мать — Домна Павловна, а он — единственный сын, куда тут деваться, пришлось отказаться от сельдяной и семужьей путины и быть возле матери. Председатель в ситуацию вошел, сказал: «Бери сальницу», — оказал таким вот образом доверие. В общем, все ничего, и Феофан не чуждался никакой работы — это подтвердит каждый, но здесь — больно уж замарашиста. Идешь по берегу домой и чувствуешь сам — воняет от тебя, как от ропака — нерпичьей тушки. Но переболеет же мать, поднимется в конце концов — женщина крепкая, и тогда снова — вольный воздух дальних тонь, веселый и дикий морской берег, серебряная семужка… В общем, он верил во временность своего нового занятия и не унывал…
Медведи добрались и до его сальницы. Несколько раз, придя утром на работу, он замечал их следы со стороны, противоположной от деревни. «Принюхиваются», — отмечал про себя Феофан. Известное дело, морской зверь — обычное для мишек лакомство. Феофан хоть и не был путним, как говорили старики, то есть хорошим охотником, но в следах разбирался неплохо, как мог следил за медвежьей суетой около сальницы. Вот медведь лежал ночью за кустом, лежка тут его, наблюдал, выслеживал: нет ли опасности. Вот подходил к заплестку, нашел вымытые из воды старые нерпичьи кости, погрыз их. Дальше следы вели прямо к дверям, медведь здесь долго топтался, нюхал, наверно, воздух, тянувшийся из пазов. Ага, вот царапины, да как высоко-то, напротив его лица, значит, вставал на задние лапы, скреб дверь когтями. Особенно впечатляли размеры следов — огромные, круглые, как тарелки; когти, словно толстые проволочные крючки, глубоко увязали в сыром песке. «Ну и медведяра!» — думал Феофан, и ему было маленько жутковато, потому что приходил он на работу в раннюю рань и на берегу было безлюдно. Выйдет вот сейчас такой громила волосатый из-за куста, и привет вам — моргнуть не успеешь, как скальп снимет. В общем, он не испытывал большой радости от того, что медведи заинтересовались сальницей, ничего хорошего ждать от этого не приходилось.
Так и вышло. Через пару дней утром замок был сорван, вернее сказать, вырван вместе с петлями и валялся под дверью, будто его зацепили и рванули трактором. Песок был весь в медвежьих следах и утрамбован до плотности грунта. Видно, косолапому пришлось долгонько повозиться с замком. Феофан вошел в распахнутую дверь с опаской: вдруг медведяра не убрался еще из сальницы, затаился, ждет его. Но медведя не было, зато не хватало двух свежих нерпичьих шкур из четырех, что вчера только вечером были сданы рыбаками. Остатки одной, правда, валялись на затоптанном, жирном полу. Это были огрызки кожи с выеденным салом, которое толстым слоем облегало каждую нерпичью шкуру. Другой шкуры не было вовсе. Уволок, бандюга лесной!
Прибывший на место происшествия бригадир Мищихин долго разглядывал вырванный замок, трогал разогнутые петли, прицокивал языком, присвистывал:
— Это ж какую силищу надо иметь злодею…
Внимательно проинспектировал результаты медвежьего хулиганства. Сомневался насчет второй шкуры, вероломно украденной.
— Как же это он, не понимаю, утянул-то ее?
И подозрительно при этом поглядывал на Феофана. Того это возмущало.
— Не я же ее съел, честное слово!
— Ну, я так не считаю, — мямлил Мищихин, — я чисто технически не могу понять, что, взял в охапку и понес, так, что ли? Или на плечо закинул, интересно, черт…
Феофан терпеть Мищихина не мог, потому не спорил с ним, не обсуждал медвежьих возможностей. Только сказал:
— Если интересно, возьми да подежурь здесь ночью, он тебе покажет, как это делается.
Бригадира такая перспектива не прельстила. Он сразу засобирался, отдал распоряжение: