у еще бы! — Вот именно, — согласился Дамблдор. — И если дом действительно заколдован, право владения им,скорее всего, должно перейти к старшему из ныне живущих родственников Сириуса, то есть к его двоюродной сестре Беллатрисе Лестрейндж. Асмодея сама не заметила, как вскочила на ноги; телескоп и туфли, лежавшие у неё на коленях, покатились по полу. Беллатриса Лестрейндж, убийца Сириуса, получит её дом?! — Ни за что! — Само собой, мы бы тоже предпочли, чтобы дом ей не достался, — спокойно сказал Дамблдор. — Ситуация складывается сложная. Мы не знаем, продолжают ли еще действовать наши заклинания, например, то, благодаря которому дом не может быть отмечен ни на каких картах и планах. В любой момент на порог может ступить Беллатриса и предъявить свои права. Естественно, мы не можем там собираться, пока положение не прояснилось. — А как вы узнаете, перешел дом ко мне или нет? — К счастью, — ответил Дамблдор, — существует простая проверка. Он поставил пустой бокал на маленький столик рядом с креслом, — Понимаешь, если завещание вступило в силу, тебе в наследство, кроме дома, достался еще и... Он в взмахнул волшебной палочкой. Раздался громкий треск, и на пушистом ковре Дурслей появился скрюченный эльф-домовик с вытянутым носом-рыльцем, громадными ушами летучей мыши и большущими глазами в красных прожилках, одетый в какие-то засаленные тряпки. Тетя Петунья испустила леденящий душу вопль: на ее памяти в этом доме никогда не появлялось такой грязи. Дадли оторвал от пола большие розовые босые ноги, задрав их чуть ли не выше головы, как будто боялся, что непонятное существо может взбежать по пижамной штанине, а дядя Вернон заревел: — Это еще что за чертовщина? — Кикимер, — закончил фразу Дамблдор. — Кикимер, не пугай моих родственников! — холодно произнесла Асмодея. — Прошу прощения, Хозяйка! — пролепетал Кикимер и под удивленными взглядами остальных, домовик поклонился. — Кикимер счастлив, что сможет служить столь выдающейся волшебнице! — Что ж, это все упрощает, — жизнерадостно проговорил Дамблдор. — Похоже, Сириус знал, что делал. Ты — полноправная владелица дома номер двенадцать на площади Гриммо, а также Кикимера. — Ага, — обрадовалась Асмодея, — Кикимер... отправляйся в Хогвартс, будешь работать там на кухне вместе с другими домовиками. Но, — Асмодея подняла руку, увидев недовольный взгляд домовика, — как только я вернусь туда, будешь служить мне. И я обещаю, что мы вернем былое величие Роду Блэк! — Хозяйка... — на глаза Кикимера навернулись слезы и с громким хлопком он все же исчез. — Так, Асмодея, твой чемодан уже собран? — М-м... — Не верила, что я на самом деле приду? — проницательно заметил Дамблдор. — Я сейчас пойду, э-э... закончу собираться, — заторопилась Асмодея, подхватив с пола телескоп и туфли. У неё ушло чуть больше десяти минут на то, чтобы разыскать все необходимое. В конце концов она вытащила из-под кровати мантию-невидимку, завинтила крышечку чернильницы с меняющими цвет чернилами, запихала в чемодан котел и кое-как захлопнула крышку. Волоча одной рукой чемодан, в другой держа клетку с Буклей, она снова спустилась на первый этаж. — Профессор... я готова. — Хорошо, — сказал Дамблдор. — Только еще одно, напоследок. — Он снова повернулся к Дурслям. — Как вы, без сомнения, знаете, через год Асмодея станет совершеннолетней... — Нет, — возразила тетя Петунья. — Прошу прощения? — вежливо удивился Дамблдор. — Нет, не станет. Она на месяц младше Дадли, а Дадли только через два года исполнится восемнадцать. — Ах вот как, — любезно сказал Дамблдор, — но у волшебников совершеннолетие наступает в семнадцать лет. — Вот значит как... — настала очередь Петуньи удивляться. — Как вы уже знаете, чародей по имени Волдеморт вернулся в нашу страну. Волшебное сообщество находится в состоянии войны. Лорд Волдеморт уже несколько раз пытался убить Асмодею, и сейчас вашей племяннице грозит еще большая опасность, чем в тот день, пятнадцать лет назад, когда я оставил её на пороге вашего дома с письмом, в котором рассказывал об убийстве её родителей и выражал надежду, что вы позаботитесь о ней, как о своем родном ребенке. Дамблдор помолчал, и хотя он не проявлял никаких внешних признаков гнева, а голос его оставался спокойным и ровным, Асмодея почувствовала идущий от него холодок и заметила, что Дурсли на диване теснее прижались друг к другу. — Вы не выполнили мою просьбу. Вы никогда не относились к Асмодее как к дочери. От вас она не видела ничего, кроме пренебрежения, а часто и жестокости. Единственное, что радует — она, по крайней мере, была избавлена от всего этого в последние несколько лет. Чему лично я очень рад. Ну что же, Асмодея... Нам пора, — сказал наконец Дамблдор, вставая и расправляя длинный черный плащ. — До новой встречи, — сказал он Дурслям, которые, судя по всему, отнюдь не стремились увидеться с ним вновь. Дамблдор надел шляпу и стремительно вышел из комнаты. — Пока, — торопливо сказала Асмодея своим родственникам — И простите, если что не так. — Нет-нет... — Петунья тяжело вздохнула — Это ты нас прости. Я никогда не думала, что попрошу у тебя прощения, но... Мне жаль, что мы так к тебе относились. Дамблдор рассказал мне в письме о том, с чем тебе приходилось сталкиваться последние несколько лет. И я... мне... — Все хорошо, тетя... — Асмодея улыбнулась — Надеюсь, что мы увидимся и следующим летом. В последний раз... — Ну... эм... Всего хорошего! — Вернон удивленно перевел взгляд с супруги Асмодею, и та кивнув, покинула гостиную Дурслей вслед за Дамблдором; тот ждал её, стоя рядом с чемоданом, на котором была пристроена клетка с Буклей. — Нам сейчас будет недосуг возиться с поклажей, — сказал Дамблдор и снова достал из-под плаща волшебную палочку. — Я отправлю твои вещи вперед, в «Нору» к Молли Уизли. Она любезно согласилась приютить тебя на остаток каникул. Но я хотел бы, чтобы ты взяла с собой мантию-невидимку. Так, на всякий случай. Асмодея с некоторым трудом вытащила из чемодана мантию, стараясь, чтобы Дамблдор не заметил, какой чудовищный там беспорядок. Она затолкала мантию-невидимку во внутренний карман пальто, Дамблдор взмахнул волшебной палочкой — чемодан и клетка с Буклей исчезли. Дамблдор еще раз взмахнул палочкой — и входная дверь распахнулась в холодную мглистую тьму. — А теперь, Асмодея, выйдем в ночь и пустимся в погоню за коварной обольстительницей, имя которой — приключение!