— Давно?
— С ночи. Не уточняй, пожалуйста, — прошу я как могу вежливо, — я не хочу, чтобы нас услышали. После уроков поговорим. Обо всем.
— Ладно, — произносит она задумчиво, — после так после. Только тебе надо до мадам Помфри прогуляться — а то ты с такими глазами Уход за магическими существами не переживешь.
— А что, они настолько больные? — я морщусь и поворачиваюсь к ней. Гермиона кивает. — Ты не можешь зачаровать очки, чтобы они стали солнцезащитными? Заодно и глаза видно не будет. Только не черными. Такими, знаешь, дымчато-коричневыми.
— А что, это мысль, — она трет ладонью подбородок, — у магглов это называется «хамелеоны».
Я облегченно вздыхаю, когда стекла очков перестают пропускать весь солнечный свет, льющийся с отражающего небо потолка. Глаза почти перестают слезиться.
Если бы еще не уверенность, что Снейп видел все наши манипуляции, вообще была бы красота.
Я не хочу его беспокоить. Не хочу казаться беспомощным ребенком. Лучше говорить с ним о перспективах в войне, чем о том, что у меня голова разламывается от непреходящей боли.
Разговор о предстоящем как-то… уравнивает меня с ним. А разговор о моих неприятностях заставляет ощутить всю разницу в опыте. Не в возрасте — для меня у Снейпа давно нет возраста — а именно в жизненном опыте.
Прикончив овсянку и тосты, мы выходим из Большого зала. Дамблдор не появился, а значит, официально ничего не было сказано — да и что говорить? Теперь уже бесполезно рассуждать о случайностях.
Кивнув Гермионе и Невиллу, я направляюсь к Больничному крылу. Может быть, есть долгодействующее средство от головной боли?
Нет, ублюдок, думаю я, повторяя про себя определение Невилла. Если ты думаешь, что головной болью ты меня напугаешь — сломишь — обессилишь — что еще? — то тебе придется долго ждать. Сдаваться я не намерен. И что бы ни было у тебя в планах, они не включают гриффиндорского упрямства.
* * *
После нескольких таблеток, выданных мне мадам Помфри, звуки перестают казаться оглушительно-громкими и терзать уши, а глаза наконец открываются до конца. Врач только пощелкала языком, сетуя на мое скверное самочувствие, но ничего не сказала.
Я честно отсиживаю Историю магии, на которой снова хочется спать, вспоминаю улыбку Хагрида и его обещание обязательно привезти в Хогвартс живого смертофалда — «а лучше парочку, чтоб, значит, это, детишек завести могли». Хорошо, что эти существа предпочитают более теплый климат. В Запретном лесу своих монстров хватает — если к ним еще смертофалды прибавятся, туда и днем сунуться будет страшно.
Биннс вычитывает нам последние лекции этого учебного года. К новейшей истории он больше не обращается, головы не поднимает — наверное, не хочет увидеть хмурого лица Невилла.
Его так и не вызвали к Дамблдору — да собственно, после сегодняшних новостей это не имеет смысла. Он все равно оказался прав. И в кои-то веки внимание приковано к нему, а не ко мне. Хоть раз удалось остаться в стороне.
За обедом Гермиона молчит. Сложенная вчетверо газета выглядывает из ее сумки, и мне ужасно хочется вытащить ее и порвать. Медленно, раздирая каждую страницу на множество мелких кусочков. Я ненавижу руководство магического мира — отставка Фаджа не изменила положения вещей, они все и всегда делают постфактум. И вот итог: Малфой предвкушает встречу с отцом, а Волдеморт приветствует своих верных слуг.
Что такое с самого утра происходит с Роном, хотелось бы мне знать. Я вздыхаю и накалываю на вилку ломтики поджаренной картошки. Он всячески пытается тем или иным способом привлечь мое внимание, оказывается на пути взгляда, как я ни избегаю смотреть в его сторону. Странно. И когда игнорирование перестало на него действовать?
После обеда мне уже не удается избежать разговора, хотя я честно стараюсь это сделать. О чем бы ни должна была зайти речь — мне ничего не хочется слушать.
— Гарри, — окликает он меня, когда я направляюсь в сторону кабинета Чар, — можно тебя на минуту?
Я оборачиваюсь, старательно контролируя выражение лица. Оно сейчас отсутствующе-доброжелательное.
— Да?
— Отойдем, — предлагает он негромко.
Я качаю головой, не отводя взгляда от значка старосты на его мантии. Все, что имело для меня подлинное значение, он уже бросил мне в лицо. Теперь шептаться нет смысла.
— Что ты хочешь сказать? — мой голос спокоен. Я вижу, как нелегко Рону принять эту закрытость. Ничего, справится.
Он пару раз ерошит волосы и говорит, глядя мне в глаза, наверное, рассчитывая на какой-то эффект:
— Симус что-то замышляет против тебя. Я хотел сказать, чтобы ты был осторожен.