— Что ж, я думаю, мы можем пересмотреть это решение, не правда ли?
Рон сдавленно хмыкает за моей спиной. Ну да — он не сиживал в этом кабинете, слушая о том, какая роль отводится некоему Гарри — ах, этому бедному мальчику — в грядущей мясорубке. Не подавал реплик и никогда не возражал главе школы. А у меня есть навыки.
— Пересмотреть?
— Только прошу вас, сэр, не стоит делать вид, что не слышали, — я утомленно опираюсь подбородком на ладонь. — Я никуда не уйду отсюда, пока вы не отмените этого решения. Потому что оно несправедливо, и вы это знаете.
— Гарри, — почти по слогам произносит директор, — ты не можешь изменить устав школы и нормы нашего общества. Ты же отдаешь себе отчет в том, что то, чем… что вы делали с профессором Снейпом наедине, противозаконно. Я не думал, что понадобится вести с тобой разъяснительную беседу — мне казалось, ты достаточно взрослый, чтобы понимать. Разумеется, тебе ничего не будет — об этом можешь не беспокоиться…
— А я и не беспокоюсь, — вставляю я, — хотя было бы забавно.
Дамблдор на мгновение запинается, и я с интересом слежу, как он подбирает слова:
— Профессор Снейп тоже практически не пострадал — против него не будет возбуждено дела. Он всего лишь поменяет место работы.
— Угу, с волчьим-то билетом, — откликаюсь я миролюбиво, рассматривая свои ногти. — Разумеется, без права преподавания он с легкостью сменит место… На что только, вот вопрос. Хотя нет, это не вопрос. Потому что вещи профессора Снейпа будут распакованы, а сам он останется на должности учителя Зельеварения.
— Гарри, ты хочешь сказать, это угроза? — Дамблдор делает попытку рассмеяться и смеется долго и искренне, пока я не поднимаю голову. Тогда перестает.
— Ну что вы, сэр, — говорю я, прищуриваясь, — конечно нет. Я прекрасно знаю, что сделал всего лишь то, что должен был сделать, и теперь являюсь рядовым учеником Хогвартса, которому не полагается никаких поблажек. Время войны закончилось. Можно со мной не церемониться, а мои просьбы — не учитывать. Не так ли?
— Гарри, ты не прав, — сухо отзывается Дамблдор, — разумеется, никто не отменяет твоих заслуг, магический мир только того и ждет, чтобы ты пришел в себя и смог принять благодарность…
— Мне не нужна их чертова благодарность! — какой порыв вздергивает меня на ноги, не знаю. Но я нависаю над Дамблдором — и впервые в жизни вижу в его глазах растерянность. — Мне нужно, чтобы вы вернули на место Снейпа, который вытащил меня с того света, и чтобы Малфой и Финниган засунули свои языки себе в задницы! Вместе с руками, которыми они способны только марать пасквили да дрочить по ночам! А если этого не произойдет, я сам объявлю, куда может идти магический мир и его порядки! И объясню, почему! — Я задыхаюсь и буквально падаю назад в кресло, но Рон не дает мне промахнуться и грохнуться на пол. Я яростно смотрю на Дамблдора, который нервно снимает очки и протирает их полой мантии.
— Гарри, пойми меня правильно, — начинает он, откашлявшись, — никто не отрицает заслуги профессора Снейпа в том, что ты смог справиться с противником, который превосходил тебя по силе, опыту и возрасту. Но и оставаться в школе на прежней должности он не может. Это недопустимо — потому что такие отношения между учителем и учеником подсудны. И все, что я смог сделать — это добиться, чтобы Северусу не было предъявлено никаких обвинений. Одно дело, когда подобное чувство возникает между ровесниками — но даже тогда оно не слишком приветствуется, как ты, наверное, знаешь. И совсем другое — когда взрослый, отдающий себе отчет в происходящем человек совращает своего студента. Разумеется, я понимаю, что ты мог согласиться на это под воздействием сильного эмоционального напряжения, тебе могло даже казаться, что это естественно. Поскольку профессор Снейп учил тебя сопротивляться ментально — между вами могла возникнуть ниточка физической симпатии, но ты увидишь, что она угаснет сразу же, как только ты окончательно придешь в себя. Потому что отношения, которые складывались между вами в последние месяцы, едва ли соответствуют твоим юношеским грезам о любви.
На этом месте мое терпение лопается, и я разражаюсь хохотом. Запрокидываю голову, зажмуриваюсь, пытаясь остановиться, но не могу — и смеюсь. Смеюсь в лицо директору, которого всегда считал если не мудрейшим, то по крайней мере самым умным из всех известных мне людей. А потом вытираю тыльной стороной ладони глаза и хватаюсь за подлокотники кресла, чтобы не вынуть палочку.
— Профессор Дамблдор, — говорю я, стараясь успокоить дыхание и унять безумное сердцебиение, — вы что, не понимаете, что раз я пришел сюда, все ваши доводы гроша ломаного не стоят? Что вы не правы до последнего слова? Значит, пока я был в отключке, Снейп мог находиться в школе — и приносить последнюю пользу. А теперь вы его вышвыриваете, как старую одежду. Он служил вам вернее, чем кто бы то ни было — а вы выгоняете его только потому, что два мерзавца написали вам о его «недостойном поведении»? Только потому, что он гей — и занимался со мной любовью! Да я тысячу раз сдох бы раньше, если бы он не согласился! А вы… я уважал вас, директор. Я вам верил. Завтра вы так и от меня откажетесь — потому что я тоже гей. И, черт побери, не собираюсь этого скрывать!