— Гарри, напиться — это не вариант и не выход, — говорит она, и я не могу даже сделать вид, что не слышу — ее зелье работает превосходно.
— Да не собираюсь я напиваться… — начинаю я, но она не дает закончить фразу:
— А что ты в таком случае делаешь? И вид у тебя очень мрачный. Вы такие здесь одни, наверное. А ведь главные герои.
— Ты о ком? — я чувствую, что от лица отхлынула кровь, так уверенно она это произнесла.
— О тебе и о Снейпе, разумеется, — вздыхает Гермиона, теплое дыхание касается моей шеи. — Слушай, не знаю, что там у вас произошло — и, заметь, не спрашиваю. Но я вижу, что вы оба как палкой пришибленные. Я же не слепая. Ты сегодня так здорово выглядишь — сколько раз тебе надо сказать, чтобы ты поверил? — тебе так идет этот голубой цвет… Если бы я знала тебя меньше, решила бы, что это провокация… Ну сделай же что-нибудь, Гарри! Что ты здесь — всю ночь просидишь?
— Да что я могу сделать, — меня прорывает, но я не повышаю голоса: — Он меня выкинул. Сказал, что все, ради чего мы встречались, кончено. Исчерпано. Финиш, понимаешь? Я должен еще что-то делать? Я не знаю, что. Я все ему сказал. Он велел убираться. Я ему сто лет не нужен.
— То-то он глаз с тебя не сводил на вручении.
Я чувствую, как на лице проступает ухмылка:
— Еще бы. Заело, наверное, что я на него внимания не обратил. Ничего — танец преподавательский уже кончился, так что его и в зале-то нет. В любом случае можно не дергаться.
— Он уже минут пятнадцать как стоит у одной из колонн и смотрит в нашу сторону! — кричит Гермиона неожиданно. Наверное, на ней сказывается обстановка — раньше она никогда так не повышала на меня голос — и в нем не было таких интонаций. А уж что именно она говорит…
— Врешь! — кричу я в ответ и уже собираюсь демонстративно оглянуться по сторонам, чтобы уличить ее во лжи, но Гермиона вцепляется мне в плечи:
— Твою мать, Гарри! Стой спокойно и прекрати вести себя как дурак! Ты пойдешь танцевать — и ты будешь танцевать, потому что если тебе так хочется продемонстрировать безразличие, то это надо делать грамотно! Ты герой этого праздника — и это правда, в любом случае это правда! Тобой восхищаются! Так веди себя так, чтобы Снейпу стало жаль, что он от тебя отказался!
— Не буду я ничего делать для этого! — я зло отбрасываю от себя ее руки. — Не надо вести со мной воспитательных бесед — не время, не место, и вообще уже поздно, я взрослый!
— Ты? Взрослый? — она так знакомо кривит губы, что я вздрагиваю. — Не будь трусом — тогда, может, я тебе и поверю.
— Я не трус! Я не хочу танцевать! Я не хочу всего этого! Я хочу свалить отсюда и не могу, потому что на меня все пялятся!
— Ты еще зарыдай!
Если бы она была парнем, я бы ее ударил. Но Гермиону я ударить не могу — поэтому только мрачно смотрю на нее и делаю попытку еще раз сесть на стул. Она заступает мне дорогу к нему:
— Еще раз и по буквам: Гарри, ты будешь танцевать. Ты хорошо танцуешь — в гостиной у тебя всегда здорово получалось. Давай. Ты можешь это сделать. Даже если тебе больно — ты хочешь, чтобы он видел твою боль?
Я закрываю глаза и медленно считаю до трех. Видел мою боль? Он видел только, когда мне было физически плохо. Сегодня я удачно держу лицо — я знаю, что удачно, потому что периодически сам верю разыгрываемой роли. Так что ничего он не видит. И Гермиона врет — он не смотрит на меня. Я бы знал. Песня заканчивается, и Гермиона вздыхает:
— Так. По меду — и на танцплощадку. Ты меня понял?
Я удивленно открываю глаза и вижу, как она разливает сладкий, горячащий кровь напиток. Мы молча чокаемся — причем она неотрывно смотрит мне в глаза — ставим опустевшие бокалы на стол и беремся за руки.
— Пошли, — говорит она решительно. Мне не остается ничего другого кроме как подчиниться. Можно же позволить хоть кому-то решать за меня? Даже если я соглашаюсь на это осмысленно, а не так, как с ним. С ним… Он меня просто не спрашивал, он делал. А мне это нравилось.
Приехали. Только таких открытий самого себя мне и не хватало.
Прежде чем я понимаю, что Гермиона вытащила меня в середину зала, до меня доходит, что песня будет медленной. По первым тактам было не разобрать, но сейчас… И отступать некуда. Я негодующе смотрю на Гермиону, она задорно улыбается и кладет руки мне на плечи:
— Надеюсь, за это Рон нас не убьет.
Я безнадежно качаю головой, а потом неожиданно для самого себя смеюсь. Искренне, без надрыва, которого боялся. Гермиона всегда добивается того, чего хочет. Вот сейчас ей захотелось со мной танцевать — и мы будем это делать. Я опускаю руки ей на талию, она проводит ладонью по моему затылку, приглаживая длинные и все равно взъерошенные волосы. Я не знаю эту песню. Танцующих пар не очень много, но Джинни с Невиллом и Луна с Роном здесь — одни улыбаются друг другу, вторые серьезно и сосредоточенно о чем-то разговаривают. Гермиона не прижимается ко мне, за что ей большое спасибо, зато водит кончиками пальцев по моим плечам. Как бы Рон и вправду нас не убил. В конце концов я смотрю ей в глаза: