— Lubricus, — тихо произносит Снейп около моего уха. Ух ты — оказывается, для случаев, когда нет сил оторваться друг от друга, существует заклинание… Мысль обрывается, когда он начинает проникать в меня — медленно, почти не шевелясь. Наверное, я весь слишком напряжен, и внутренние мышцы не расслабляются, но Снейп не торопится. Почти не двигается вперед-назад и лишь изредка на дюйм увеличивает глубину. Я бы крикнул ему не стесняться, но горло перехвачено спазмом. Не хочу, чтобы он подумал, что я готов разреветься. И потом — наверное, если он войдет одним движением, боль будет нестерпимая. Это больше чем первый раз. Это — первый раз после того, как я решил, что больше мне никогда не доведется испытать подобное с ним.
Когда он, наконец, оказывается внутри полностью, я уже не могу дышать. Наверное, это худшее из того, что можно сделать: разве во время секса надо разговаривать…
— Скажи мне еще раз, — прошу я срывающимся голосом, невидящими глазами глядя на каминное пламя. — Пожалуйста.
Он долго молчит, чуть покачивая меня — лишь тень настоящих движений, но по телу разбегаются мурашки. Я уже перестаю ждать ответа, когда его губы касаются моей щеки:
— Ты мой. Пока этого хочешь.
— Я могу… хотеть всю жизнь, — уточняю я, пытаясь выровнять дыхание, потому что тело наконец освоилось с вторжением, и амплитуда наших движений постепенно возрастает. — Как тебе… такой вариант?
— Посмотрим.
* * *
Глубокой ночью меня вдруг выбивает из сна ужасающая мысль. Я вздрагиваю — и на мое бедро немедленно опускается рука:
— В чем дело?
— Ты не спишь? Почему? Поздно же?
— В чем дело? — повторяет он, не давая мне завозиться и перевернуться, чтобы спрятать лицо — оказывается, я уснул на его руке, и теперь Снейп удерживает и рассматривает меня. Темнота неполная, угли еще не дотлели, и его глаза кажутся огромными на светлеющем пятне лица.
— А тебе не станет скучно со мной? — выдаю я на одном дыхании. Он фыркает и ослабляет хватку, опуская голову на подушку. Я не хочу вырываться и тоже ложусь, пристально глядя на его профиль. — Северус?
— Разумеется, станет. Я безумно скучал весь этот год, — замечает он саркастично и привлекает меня ближе.
— Очень смешно, — несколько обиженно отзываюсь я.
— Мне тоже. Спи.
* * *
Около десяти утра я поднимаюсь в Гриффиндорскую башню, чтобы собрать вещи. Что ж — по крайней мере, я остаюсь в Хогвартсе на последний год. Только Симусу не стоило напрягаться и переезжать — потому что я все равно не буду здесь ночевать. А тем, кто попробует комментировать мои вечерние аппарирования домой, орден Мерлина прижжет языки. Пусть стараются — ничто не имеет значения, кроме второго билета в двухместное купе на сегодняшний поезд. Его принесла сова с утренней почтой.
Дамблдор промолчит — это я еще вчера понял, Малфой теперь тоже змея с вырванными зубами, а друзья поймут.
Дверь в спальню закрыта. Я удивленно усмехаюсь: догадываюсь, конечно, почему, но куда они умудрились выгнать Дина? Я стучу.
— Кто? — раздается из-за двери непроснувшийся голос Рона.
— Свои, — откликаюсь я. Дверь открывается, я захожу, и Рон немедленно запирает ее снова. Полог постели Невилла опущен, на тумбочке лежит очень знакомая заколка-стрекоза, которой Джинни вечером подкалывала волосы. Наверное, одежду они спрятали, а заколку забыли — или не заметили. Хорошо жить с заклятьями неслышимости — за одним пологом брат, за другим сестра… Я улыбаюсь. В комнате пахнет сексом — смешанным ароматом женских духов и мужского возбуждения. И каждый ощущает на себе запах партнера другого пола. А вот мы со Снейпом сегодня, наверное, пахнем одинаково. Из-за полога Рона появляется Гермиона — наверное, она одевалась, когда я вошел, или просто быстро справляется с одеждой. Ее открытое платье не кажется неуместным даже теперь, в ярком утреннем свете. Она очень красивая — и выглядит счастливой.