Я отвечаю, что мне ничего не снится. По крайней мере, ничего, что можно было бы связать с Волдемортом. По правде сказать, я вообще не помню своих снов в последнее время. Даже неприличных. Я крепко сплю и просыпаюсь с приятным ощущением бодрости.
Я так и не нашел этому нормального объяснения — учитывая, что раньше я гулял перед сном, завернувшись в плащ-невидимку, а последние вечера торчу в душных подземельях. Ну, не то чтобы душных… но их точно нельзя перепутать с прогулочным парком. У меня должна бы болеть голова. Но я превосходно себя чувствую.
После того, как Дамблдору удается выпоить мне вторую чашку чая — хорошо, что сервиз, из которого он призвал ее, отличается миниатюрными размерами — я некоторое время мнусь, а потом решаюсь задать вопрос:
— Сэр, а как обстоят дела… во внешнем мире? Я имею в виду, прошел почти год, а Волдеморт не переходит в открытое наступление.
Я знаю о многочисленных нападениях на магглов, которые участились за последний квартал. Знаю о нескольких серьезных стычках, информацию о которых Министерство не смогло замять, и она просочилась в прессу. Но все это не имеет отношения к настоящим боевым действиям, которых мы ждем. Ждем, не делая первого шага и предоставляя инициативу противнику.
Кто сказал, что начавший войну в конечном итоге проиграет ее? Сколько ни изучал историю магии, это утверждение всегда казалось мне спорным. Но Альбус Дамблдор решил — и мы наблюдаем за медленно разгорающимся пожаром, не делая попыток ни погасить его, ни воспрепятствовать распространению.
— Сэр? — я понимаю, что он молчит, и подавляю невольное раздражение. Я уважаю директора. Я преклоняюсь перед его стратегическими талантами. Но после того как в конце пятого курса он открыл мне, что в будущем мне предстоит или пасть от руки своего злейшего врага, или лишить его жизни, меня больше не устраивают недомолвки. Они могут устраивать школу и весь магический мир, но я не согласен на неведение.
Я не знаю, отчего во мне поднимается волна чувства, смахивающего на гнев. Я сверлю взглядом стол, на котором лежат на вид бессильные руки Дамблдора, и ощущаю, как краснеют уши.
— Во внешнем мире, — произносит директор после долгой паузы, — назревает третья мировая война. Маггловские политические обозреватели не в силах разобраться, откуда берет начало дипломатическая напряженность и социальные неурядицы в большинстве европейских стран. Их население внезапно взбунтовалось против прежнего уклада жизни. Многие правительства смещены, а лидеры государств вынуждены уйти в отставку. Происходящее необъяснимо с точки зрения магглов, но полагаю, Гарри, я могу не вдаваться в подробности, объясняя тебе подоплеку этих событий. Мне нет нужды называть имя того, кем направляется и контролируется весь этот хаос.
Я медленно, подавленно киваю. После пространного ответа директора я уже не уверен, что хотел это знать. Мы живем за стенами замка, огражденные магией, пропитывающей самые камни, под защитой старейшины Уизенгамота. И можем позволить себе роскошь спокойствия и неведения. Я удивился бы, если бы узнал, что хоть кто-то здесь — кроме преподавателей — в курсе того, что происходит. Не только в маггловском, но и колдовском мире, за пределами Британии… на всей планете. Там льется кровь, там погибают люди — и только я должен смочь и остановить это.
Остановить его.
Уничтожить.
Мне делается холодно. Я зябко складываю на груди руки, вцепляюсь пальцами в локти, пытаясь унять внезапную дрожь. Дамблдор сочувственно смотрит на меня. Он молчит, и я почти благодарен ему за это молчание… но только почти. Мне хочется услышать хоть что-то обнадеживающее. Чтобы он сказал, что наше бездействие связано не только с тем, что Гарри Поттер — главное оружие магического мира — еще не вполне закончил подготовку и освоил не все убийственные проклятия.
— Сэр, — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не звучал слишком глухо, — а что мы — ну, то есть маги — делаем для того, чтобы третья мировая не началась?
— Очень многое, Гарри, — отвечает Дамблдор спокойно, — и в первую очередь не даем распространиться панике.
— Но разве замалчивание — лучший выход? — вопрос вырывается непроизвольно, и я готов прикусить язык от того, как разговариваю. Впрочем, я спрашиваю о том, что считаю важным. Коль скоро мое участие в этой войне неизбежно, я, пожалуй, могу побыть невоспитанным.
— Не лучший, — директор встает и тяжело подходит к окну, вглядываясь в одному ему видимую даль, — но и не худший. Все преподаватели знают о том, что происходит, Гарри. Подготовка студентов усилена на всех уровнях. Но мы не можем выступить наобум. Не можем действовать импульсивно. Ты знаешь о том, — он вздыхает, но не отводит взгляда от зубчатой линии Запретного леса, за который медленно садится солнце, — что тебе, возможно, придется совершить. Только возможно, Гарри — потому что я буду рядом с тобой и постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы тебе не досталась необходимость бороться с Томом один на один. Ты молод для того, чтобы… и всегда будешь слишком молод. Убивать рано в любом возрасте.