В прошлом году, который закончился победой Слизерина (Поттер пропустил матч, лежа в больничке). Тогда в составе были: Маркус Флинт, сейчас уже шестикурсник, староста, плечистый парень у которого есть подружка с Рэйвенкло, но он это старательно шифрует от всей школы. Маркус был одним из трех Охотников. Двумя другими — Грехем Монтегю и Эдриан Пьюси. Грехем был одногрупником Флинта, а вот Пьюси выпустился в прошлом году и место охотника освободилось.
В качестве загонщиков выступали Перегрин Деррек и Люциан Боул. Оба — дети Пожирателей, имеющие дурную привычку целить бладежром в морду. По преданиям, их однажды серьезно отколошматили Близнецы, когда Боул попал бладжером в лицо Спиннет. После этого парочка Загонщиков поумерила свой пыл, но все же не избавилась от дурных привычек. На месте ловца — Терренс Хигс, нанешний шестикурсник, настолько субтильный и дохлый, что больше походил на третьекурсника, но это делало его превосходным ловцом, который почти обошел Поттера в прошлом году. Кто же знал, что лохматый станет свой хлеборезкой ловить золотой шарик.
Фактически, в этот солнечный день, на поле, где собрался без малого весь факультет змей (для полного комплекта, не хватало лишь пары человек, которые занимались своими делами в кабинете, под чарами Заглушения), проходил отбор на место Охотника и на скамейку замены. И, конечно же, никто не ожидал что в темной нише притаился Герберт Ланс, сжимающий в руках школьный Чистомет. Некогда это была весьма респектабельная и хорошая метла, но прогресс не стоит на месте и вот Чистометы уже прошлый век.
Флинт, поднеся палочку к горлу, произнес:
— Sonorus! ­— в тот же миг его голос увеличился достаточно, чтобы его можно было услышать с трибун. — Сегодня отбираем Охотника. Всем желающим — выстроиться в линию.
Тут же на поле показалось человек десять, стоявшие плечом к плечу. Народ держал разные метлы, хотя не совсем, у всех были Нимбусы от 1890го поколения до 1975го. 2000го, или новейшего — 2001го, не было ни у кого. В школе вообще была всего одна такая метла и владел ею Поттер. На ворота, то есть кольца, взлетел Майлз Блетчли, такой же бессменный вратарь Слизерина, как и Вуд у грифов. Флинт уже собирался дунуть в свисток, когда на газон выбежал еще один человек. На солнце сверкнула черная бандана, показались закатанные рукава рубашки и пиратская ухмылочка. Герберт Ланс, держа в руке растрепанную метлу, встал в строй. Весь стадион, все сто тринадцать слизеринцев, выпали в осадок.
— Ты что здесь делаешь? — спокойно произнес Флинт.
Вообще, если быть откровенным, то большинство зеленых попросту старались не замечать грязнокровку, никак его не задевая. Лишь младшие, до третьего курса включительно, пытались ему навредить. Старшие впрягались лишь когда ситуация принимала острые обороты, как, например, в прошлом году.
— Пришел пробоваться, — пожал плечами Ланс.
— Хреновая идея. Шуруй отсюда, мелкий, пока метлу тебе в задницу не запихнул.
— У нас вроде демократия, — напомнил мальчик. — Впрочем, я сэкономлю вам время. Предлагаю пари.
— Пари?
— Ага. Если я забрасываю Блетчли десять мячей из десяти, вы берете меня в команду.
На трибунах послышался свист и смешки, парню было на это с высокой колокольни. Авантюра набирала ход, и её, разогнанную, уже было не остановить.
— А если нет? — прищурился Флинт.
— То я, на ужине, встану и громко заявлю, что презренный грязнокровка не достоин Слизерина. Рухну на колени и слезно попрошу Дамблдора оформить мой перевод в другую волшебную школу.
Свист и смешки тут же смолкли, парень поставил на кон все. Не думайте, что Ланс был уверен в своих силах на все сто, скорее лишь на шестьдесят пять процентов. Но, черт побери, он же Герберт, полюби его Моргана, Ланс, предводитель самой молодой банды Скэри-сквера! Уж он то не стреманется пойти алл-ин, ставя все фишки всего лишь на пару шестерок.
— Десять из десяти? — переспросил Флинт. Обычная практика была — пять мячей, и кто больше всех забросил, тот и занял свободное место.
Но, если верить слухам, еще ни разу на отборах Блетчли не пропустил больше четырех.
— Десять из десяти, — кивнул парнишка.
Маркус некоторое время раздумывал, а потом повернулся к трибунам.
— Что скажете?! — спросил он у публики.